Путилин».
Говорить ли вам, с какой быстротой мчался я к Путилину? Скажу только, что ровно через двадцать две минуты я ураганом влетел в его кабинет.
— Что такое? — начал было я. И… осекся. На широком диване в сильнейшей истерике билась элегантная красивая дама. Роскошная ротонда на белом тибете свесилась с ее плеч. Черный бархатный лиф был расстегнут.
— Аха-ха… xa! А-а-а! — вырывались из ее прекрасного рта спазматические выкрики.
— Доктор, скорее окажи помощь княгине! — взволнованно обратился ко мне Путилин.
«Княгине? — удивился я. — Час от часу не легче: то графиня, то княгиня…»
Лицо ее было бледно, с легким синеватым оттенком. Очевидно, это был припадок сильной истерии (histeria magna).
— Был кто-нибудь из докторов?
— Никого, никого… Скорее, доктор! — нетерпеливо прошептал мой друг.
Барынька, очевидно, была в корсете. Прежде всего надо было ее расшнуровать.
Я подошел к ней, шепнув Путилину:
— Покуда я буду оказывать помощь княгине, расскажи хоть в нескольких словах, в чем дело.
— Сейчас мне донесли, что у подъезда нашего остановилась карета, что случилось какое-то несчастье. Я, словно предчувствуя что-то недоброе, бросился вниз. Действительно, у подъезда стояла щегольская карета с гербами. Я быстро распахнул дверцу и увидел эту даму, лежавшую в глубоком обмороке. Противоположная дверца была раскрыта.
— Не подходите! Ах! Пощадите! — вдруг раздался дико испуганный крик в кабинете. — Вампир! Вампир! Кровопийца! Что вы со мной делаете?! Вы хотите высосать мою кровь! Спасите!
Путилин не докончил начатого рассказа, подошел ко мне и княгине.
— Сударыня… княгиня… Ради бога, придите в себя, успокойтесь, — прошептал я, стараясь разорвать шнур от ее корсета. — Не бойтесь меня: я не вампир, а доктор.
— Нет, нет, вы лжете… вампир, вампир!.. Аха-ха-ха! — забилась у меня под руками бедная княгиня.
Благодарю покорно! Я — доктор, и вдруг — кровопийца- вампир!
— Иван Дмитриевич, давай скорее из моей сумки морфий и шприц, — отдал я приказ великому сыщику.
Путилин подал мне то и другое, продолжая хладнокровно рассказывать далее:
— Со слов насмерть перепуганного кучера я узнал следующее: когда карета почти поравнялась с нашим подъездом, до него, кучера, донесся из кареты подавленный крик. Он взглянул в окно кареты и увидел, как из нее быстрее молнии выскочила какая-то черная фигура. Его госпожа лежала, опрокинувшись навзничь. Предчувствуя несчастье, он круто остановил лошадей. Два дежурных агента внесли ее в мой кабинет. Узнав от кучера, кто его госпожа, я послал с ним агента за князем. Он сию минуту должен прибыть сюда.
Наполнив шприц слабой дозой морфия, я решил сделать новой жертве вампира подкожное впрыскивание, но лишь только я коснулся шприцем ее руки, как опять она вздрогнула, широко раскрыв испуганные глаза, и голосом, полным ужаса, закричала:
— Чудовище!!! Спасите!.. Выпивает кровь!
Она стала рваться с такой силой, что я — при всем моем желании — не в силах был сделать укола.
В эту минуту, к счастью, явился князь В. Узнав, в чем дело, он принялся горячо благодарить Путилина, произошла трогательная сцена с женой, приглашение-просьба «расследовать» дело, и… и, поддерживаемая своим мужем, вторая жертва вампира благополучно покинула кабинет великого сыщика.
Путилин, смеясь, развел руками.
— Вот и все, мой дорогой доктор, что дало мне предварительное следствие.
— Да, немного! Зато я попал в сонм кровопийц-вампиров. Вечно ты, Иван Дмитриевич, подведешь меня под какую-нибудь пакость! — шутливо ответил я.
Весть о таинственных приключениях с двумя высокопоставленными дамами каким-то чудом с быстротой молнии разнеслась по Петербургу.
Прошло два дня — и столица была объята паникой.
Начиная от фешенебельных гостиных и кончая «улицей», только и было разговоров, что о каких-то извергах, высасывающих кровь из грудей живых людей.
Даже огненную тройку, запряженную дьяволами, с Сатаной на козлах видели!
— И гляжу это я, матушка, и только молитву творю: несется это, матушка, огненная колесница, а в ней — не к ночи будь помянуто! — красные хари.
— Да неужто? Ахти нас, грешных! — испуганно прерывали «очевидицу» устрашенные слушатели и слушательницы.
— Хорошо! Едет эта самая колесница, вдруг — стоп! Выскакивают хари звериные — и прямо ко мне шасть. «Крови, — кричат, — крови давай, Анфиса Кузьминична!» Сомлела это я со страха…
— И что же, матушка, высосали?
— Кровь-то? Высосали, окаянные, почитай, штофа два из меня крови высосали.
— А ты как же кровь-то двумя штофами вымерила? Ась? — смеялись иные скептики.
В великосветских гостиных таких разговоров, конечно, не было, но зато там шло великолепное и тонко язвительное шушуканье о приключениях с двумя их сиятельствами. Однако вскоре, дня через два, и эти злословия прекратились, ибо… ибо за этот срок мой друг уже насчитал шесть новых жертв неведомых чудовищ, в число которых попали и некоторые из шушукающих великосветских львиц.
Тогда паника приняла огромные размеры.
Немногочисленные газеты того времени захлебывались в истерично-выгодном (для розницы) негодовании.
«Еще новая жертва неслыханных таинственных существ.
Вчера на груди (левой) графини уже совершенно ясно были видны укусы-проколы. Из графини выпущена вся кровь… Вампиры летают и пьют кровь массы жертв. Где же прославленный гений нашего начальника сыскной полиции господин Путилина?! Наши жены и дочери в смертельной опасности, а наши Лекоки спят…»
— Ну не дураки ли, доктор? — со смехом обращался ко мне Путилин, читая эти газетные «ламентации». — Во-первых, никто из репортеров никогда и не видел «левой груди» графини, княгини, баронессы, а во-вторых… как может обыкновенный смертный поймать «таинственных», «летающих» вампиров? Экие болваны, помилуй бог!
— Ты напал на какой-нибудь след?
— Я начинаю выводить мою «кривую»… Вчера я беседовал с некоторыми пострадавшими, но… откровенно говорю тебе, доктор: это — одно из наиболее темных дел, какие только мне приходилось раскрывать.
— Старая песня, Иван Дмитриевич! — улыбнулся я. — С этого ты всегда начинаешь, выводя свою кривую.
Двойное превращение Путилина
Часов около девяти вечера я услышал знакомый звонок.
Я отстранил лакея и сам открыл дверь. Открыл — и все-таки спросил, не доверяя своим глазам:
— Неужели это ты?
— Я… — прозвучал в передней голос Путилина.
Лакей, стоявший близ меня и отлично знавший моего гениального друга, сотворил крестное знамение, в ужасе шарахнувшись в сторону.
