— Да как же: преступника выследили! Иванов арестован в деревне. Я бросился вчера к вам. Ваш чудак-доктор ровно ничего не мог мне объяснить, где вы находитесь. Он страшно взволнован…
— Досадно! — усмехнулся Путилин.
— Что именно? — насторожился «московский Путилин».
— Досадно, что арестовал и привез вам лже-преступника. Я — попался. Вы — посрамили меня, коллега… Хотя камни…
— Что?! Вы привезли преступника? Камни? Какие камни?!
— Вот эти.
И Путилин положил на стол венчик с крупными драгоценными камнями.
— Господи, да как же это?! Откуда?
— Ай-ай! Стало быть, налицо два преступника? Дело усложняется.
Московский шеф сыска побагровел от бешенства и гнева.
— На… нашли?
— Как видите…
В кабинет под конвоем вводили Васеньку.
Почтенное духовенство захлебывалось в выражениях глубокой признательности.
Когда я, этот «чудак-доктор» (так меня окрестил московский обер-сыщик!), спросил моего талантливого друга о том, как он дошел до путеводной нити этого криминального клубка, тот рассмеялся и ответил:
— Видишь ли, доктор… Я почти не сомневался, что ограбление могло произойти только в одном из тех домов, куда святая икона прибывала в этот вечер. Для меня было ясно, что ограбить икону могли только с «отводом глаз», то есть пользуясь тем временем, когда на нее возлагали какое-либо приношение. Я и обратил на эти приношения особое внимание. Случайно мне бросилось в глаза белое шелковое полотенце. Когда я взял его, оно приставало к рукам. Это было клейкое вещество, вроде клея, патоки, меда. Как тебе известно, с помощью этих веществ можно бесшумно выдавить стекло, часть его. Вышивание показывало руку, работу хорошей мастерицы.
Где отыскивать ее? Уж, во всяком случае, не в квартире ремесленника Иванова с его женой — грубой деревенской бабой.
Я повел свою «кривую» смелее, чем мой московский коллега, и остановился на доме купца Охромеева, одно имя которого внушало тому почтение. «Как это, дескать, можно заподозрить такой богатый дом?»
Часть вечера и ночи я следил за охромеевским домом, а наутро — я уже вошел в него. Остальное ты знаешь.
Похитители невест
Богатая свадьба
В Н-ской столичной церкви заканчивались спешные приготовления к богатому венчанию.
Одни служители расстилали нарядный, но уже значительно потертый ковер, другие — устанавливали аналой, осматривали паникадило, люстры, смахивали пыль, что-то чистили тряпками.
— Старайся, Егор, сегодня, кажись, нам хорошо перепадет! — вполголоса говорил один сторож другому.
— Нешто очень уж богатые?
— Чего богаче: миллионы венчаться будут.
— Как так миллионы? — глупо переспросил служитель.
— А так, невеста — первеющая богачиха, единственная дочка купца первой гильдии Сметанина, жених — тоже страшный богач будет, сын купца Русанова. Вот и выходит, что миллионы на миллионы пойдут!
— Ой ли!
— Дурак, правду говорю.
Это известие окрылило Егора. Мысль о щедрых чаевых утроила его старание, и он с каким-то зверским удовольствием плевал на тряпку и обтирал ею перила и карнизы иконостасов.
На клиросе — справа и слева — уже толпились певчие в парадном одеянии.
Регент особенно суетился и волновался.
— Вы, Колюченко, кажется, опять уже «того»? Успели уж! Насвистались? Эх, что с вами и делать!.. Сегодня ведь трудный концерт предстоит…
В голосе регента слышалась укоризна.
— Не беспокойтесь, Иван Елпамидонтович, как известно вам, октаве необходимо подкрепление. Какая же мыслимая октава без водки! Конфуз один выйдет… А я вот как гряну: «Гря-а-ди, гряди, голубица-а-а!..»
И он грянул действительно так, что у регента выпал из рук камертон, а долговязый сторож вздрогнул и чуть не изрек ругательство.
— Эх ведь его как пробирает!
Тенора, дисканты, альты пробовали «верхи» по тону.
В церкви были уже и батюшка, и отец диакон.
— Хорошая свадьба! — убежденно крякал отец диакон.
— Душеспасительная, — соглашался батюшка.
Кое-кто из публики, толпившейся около церкви, проник во внутренность ее.
Это поставило в тупик церковный причт.
— Как отнестись к сему? Пускать народ, жадный до таких зрелищ, в церковь или не пускать?
— Распоряжений особых не было… Стало быть, можно, — решил батюшка. — Как в храм Божий не пускать публику?
— Э-х! — злобно и сокрушенно ворчали сторожа, взирая на «любопытных», наполняющих храм. — И что это они прутся?
— Ну, вы, почтенные, не лезьте, не толпитесь, не закрывайте проход… Не для вас, чай, ковер разостлали! Становитесь в сторонку!
— Известно дело, не для нас… Где нам на бархатных коврах стоять, — шипели достославные «цикорки», обожающие лицезрение богатых венчаний. — А храм-то, чай, не для одних-то толстосумов…
— Ну, ну, ладно… Не прохлаждайтесь, а пожалуйте в сторонку! — окрысивались сторожа.
В церковь уже начинали съезжаться приглашенные на церемонию венчания. То и дело подкатывали экипажи, все — собственные, из которых выходили представители и представительницы именитого петербургского купечества, разодетые в шелка, бархаты, сверкающие массой драгоценных камней.
— Гляди… гляди… Ишь как сияет!.. — доносилось из толпы.
— Чего им не сиять при эдаких деньжищах…
— А что, жених-то еще не приехал, миленькие?
— Нет. Сейчас, должно, прибудет… А ты что, перехватить его у невесты хочешь, тетка?
В толпе, запрудившей собою место перед церковью, паперть и сени ее, прокатывается здоровый, веселый смех.
— Тьфу, тьфу! — плюется, негодует тетка. — Во-первых, какая я тебе тетка, а потом от живого мужа нешто можно за другого выходить?
— А небось хотела бы за такого миллионщика пойти? — не унимается досужий балагур-зубоскал. — Эх, жалко, что ты замужняя, беспременно влюбился бы в тебя жених.
Кругом смех усиливается… Тетка в пылу благородного негодования и оскорбленной гордости начинает уже ругаться.
— Господа! Потише, без безобразий! — решительно изрекает будочник, следящий за порядком перед церковью. — Потеснитесь! Не прите!
Экипажи, привезшие своих богатых владельцев, отъезжали в сторону.
Сквозь узкий проход между двух стен толпы-публики проходила нарядная вереница свадебных гостей.
Церковный староста, видя, что любопытных прибывает все более и более, крикнул сторожам:
