Дверь распахнулась.
— Иди, иди! Не твоего ума тут дело, — бросил старый-престарый священник своей попадье.
Та, однако, терзаемая, по-видимому, злейшим любопытством, выглянула и всплеснула руками.
— Военный! Невеста! Батюшки святы! — И быстро скрылась.
На лице священника, вышедшего в одном подряснике, изобразилось некоторое удивление при виде Путилина.
— Ну вот, батюшка, доставил вам невесту. Позвольте представиться: однополчанин моего друга, полковник Путилин.
— Весьма приятно-с… Польщен честью. Изволили сказать: Путилин? Не родственник нашему замечательному начальнику сыскной полиции, Ивану Дмитриевичу Путилину, проникновенно раскрывающему самые тщательные дела?
Путилин усмехнулся.
— Нет-с, батюшка, не состою в родстве.
Я, несмотря на все мое необычайное положение в роли и костюме невесты, еле удержался от смеха.
— Простите уж великодушно, что стою перед вами в столь неприглядном виде, — пробормотал престарелый иерей. — А скажите, пожалуйста, какую же из двух невест изволили вы привезти?
— Как которую из двух? — в сильнейшем изумлении вырвалось у Путилина.
На этот раз в голосе моего друга я ясно различил нотки не притворного, а искреннего удивления.
«Что все это означает?» — пронеслось у меня в голове.
— Так-с, ведь сейчас двух будем окручивать, — улыбнулся престарелый иерей.
Путилин провел рукой по лбу (этот жест он всегда употреблял, когда его что-либо сильно озадачивало) и вдруг громко рассмеялся.
— Невесту первого обратившегося к вам, батюшка! — Хохот Путилина был настолько заразительно-веселым, что батюшка сам тихо рассмеялся.
— Девицу Сметанину, значит? Ах, бедокуры вы, бедокуры! Эдакие вы фортели выкидываете! Нагорит мне здорово за ваши гусарские проделки…
Путилин расхохотался еще пуще.
— Однако, батюшка, я думаю, что коляску следовало бы ввести во двор… Неравно, кто увидит… хоть и рано еще, всего четвертый час в начале, а вдруг кто проснется.
— Верно, верно, — смущенно залепетал иерей. — А невестушка?
— Я ее сейчас высажу, и мы подождем здесь, у крылечка, вас.
— А в горницы? Милости просим, в горницы.
— Нет, не беспокойтесь. Мой друг ведь говорил вам, когда мы приедем? Когда назначено венчание?
— Да часов в пять утра, а может, и раньше. Они ведь, как вам известно, вместе приедут.
— Да, да… Но он просил меня прямо привести невесту в церковь. Уж вы будьте добры, батюшка, одевайтесь скорее. Времени терять нельзя…
— Да, да… сейчас… сию минуту… Ах, Господи. — Путилин подошел ко мне, помог мне высадиться из коляски и накинул на меня мою шинель. — Въезжай в ворота! — отдал он приказ кучеру. — Сейчас их откроют.
— Иван Дмитриевич, голубчик, хоть одно слово… В чем дело?
— Я знал одно, но не ожидал другого. Помилуй бог, вот нежданность, погонишься за одним зайцем — поймаешь двух.
Вскоре ворота раскрылись. Коляска въехала туда. На пороге домика появился священник с дряхлым тоже стариком в подряснике.
— А это пономарь — псаломщик мой. Пожалуйте!..
В церкви, в ожидании свадебного поезда
— Ну, Кузя, отворяй с богом!
Кузя, которому было лет за семьдесят, отпер большой замок на железной двери, раскрыл ее, и мы вошли во внутренность церкви. Миром, покоем, святой тишиной повеяло на нас.
Церковь была маленькая, бедная. Тут не сверкали золотом и драгоценными камнями скромные ризы икон, тут не было нарядных копров, серебряных паникадил… Но зато тут была масса воздуха, света.
Лучи солнца врывались через окна и заливали храм золотыми потоками.
— Ну, Кузя, приготовляй, — обратился к псаломщику батюшка.
Путилин посмотрел на часы.
— Да, теперь надо скоро ожидать.
— Мне-то не долго облачиться… Скажите, барышня, вы, конечно, по доброй воле идете под венец? — вдруг обратился старенький священник ко мне.
Я, твердо памятуя приказание моего друга, молчал.
— Вы не удивляйтесь, батюшка, что невеста молчит… Сами понимаете, волнение… тревога… утомление… А только Сметанина идет, безусловно, по доброй воле. Да, впрочем, кто же таким романтическим образом, уводом, венчается не по любви?..
— Это вы точно сказали, господин полковник, — мягко, тихо рассмеялся старый батюшка. — А вы, извините, как полагаете, почему я решился на такое венчание?
— Чрезвычайно добро и любезно с вашей стороны… хотя и рискованно, — пробормотал Путилин.
— Вы, может, полагаете, что я на деньги польстился? Нет, полковник, из-за денег я не пошел бы на это дело. А вот случай был со мной один в моей долгой священнической службе.
Лицо симпатичного иерея омрачилось.
— Какой же случай, батюшка?
— А такой, изволите видеть. Вот как бы теперь, к примеру сказать, обратился ко мне один молодой человек. «Повенчайте, — говорит, — ради бога, нас, батюшка, без бумаг невесты. Свадьба, — говорит, — уводом. Мы любим друг друга, а родители невесту мою за другого прочат». Я наотрез отказался. Ни за что, говорю, нипочем! Он аж в слезы. «Что ж, — говорит, — нам делать? Так взять жить — ее только ославишь, сраму предашь; ждать — за другого волоком потащут в церковь. С деньгами да с бумагами в порядке — кто же не окрутит?» Так я и отказался. Ушел мой бедный молодой человек, а через неделю я в газете прочитал, что он застрелился. Поверите ли, оторопь, жуть, тоска взяла меня. Мой, думаю, ведь это грех. Повенчал бы я их, ничего этого не случилось. Долго мучился я и тогда же решил, что ежели ко мне когда кто иной еще обратится с такой же просьбой, уважить сию просьбу, обвенчать. И вот-с, спустя столько-то лет случай и выходит с вашими знакомыми. Я даже обрадовался: грех старый сниму с души. А денег мне не надо: нам со старухой моей попадьей жить немного осталось, хватит…
Путилин, человек чрезвычайно добрый, чувствительный, был растроган рассказом старого священника и с чувством пожал ему руку.
— Вот какие светлые личности попадаются среди духовенства, — бросил он мне. — Позвольте, я слышу топот лошадей. Кажется, едут.
— И то, и то!.. — засуетился симпатичный батюшка. — Что ж, встречу бедокуров!
И с этими словами он засеменил старческими ногами к выходу из храма.
Три невесты и… два жениха
Путилин, схватив меня за руку, потянул назад, шепнув:
— Тут вот выступ притвора… Спрячемся здесь. Любопытно послушать их объяснение. Играть уж комедию — так до конца!
Не прошло и нескольких секунд, как послышались шаги, звон шпор, раздались голоса:
