В общем, на второй тур я прошла. И пришла на него уже одна. И благополучно прошла на третий.
А перед третьим туром на речке, в моём любимом Аносине, меня ужалила в переносицу какая-то зловредная мошка, и я пришла в училище всё в том же «счастливом» платьице, но с лицом киргизской девушки: переносицу разнесло вширь, а глаза припухли и сузились. И так-то комплексы, а тут ещё это. И не идти нельзя…
И «до кучи» – я попала в группу, которую прослушивала Людмила Владимировна Ставская, и сразу почувствовала, что раздражаю её своей Эвридикой «в киргизском исполнении»…
Тут нужно пояснить, что Людмила Владимировна была педагогом, считающим, что самое главное в актёре – открытый темперамент. Рядом со Ставской на прослушивании сидела старшекурсница Нина Русланова, её любимая ученица, обладающая всеми качествами, которые соответствовали вкусам и требованиям Людмилы Владимировны!.. И обе смотрели на меня глазами, ничего хорошего не предвещающими, – как на зверька неопределённой, но жалкой породы…
Я начала читать, под их взглядами всё больше и больше затихая…
«А погромче мы можем?!» – хорошо поставленным голосом вскричала Ставская. Я совсем «сдохла» и шёпотом сказала: «Могу…»
(Это опять напоминает моё поступление в музыкальную школу в далёком детстве… Правда, там мне пытались помочь, а здесь – наоборот.)
«Тогда крикни: „Мама“!» – потребовала Ставская. «Мама», – пискнула я.
«Громче!..» – «Мама…» – я, еле слышно, теряя остатки воли…
«Вот что, Нина! – произнесла Людмила Владимировна, обращаясь к Руслановой. – Объясни девушке, что такое темперамент. А вам, девушка (это уже ко мне), предлагаю поменять репертуар с лирического на комедийный! Нина вам посоветует, что подготовить…»
Дальше было что-то ужасное – то, чему я так и не научилась противостоять: Нина насильственно сопровождала меня от Щукинского училища до дома на Суворовском бульваре, совершенно хамским тоном «наставляя» меня. Она вбивала в мою бедную голову, в выражениях не всегда цензурных, что напрасно я «возомнила себя звездулькой», хотя на самом деле я… (опустим кто, ладно?!)
Честное слово, никогда себя «звездой» не считала, а уж тогда…
Забегая вперёд, скажу, что долго ещё панически боялась и Ставскую, и Русланову. Но с Людмилой Владимировной мы нашли общий язык и даже полюбили друг друга к концу третьего курса, а с Ниной Руслановой подружились значительно позже, когда я уже окончила училище и работала в театре – нас сплотило общее горе: гибель нашего друга, Стасика Жданько…
А тогда я пришла домой, раздавленная и убитая… Я даже хотела не ходить на следующий тур – какой там «комедийный репертуар»… Но потом… цирковой принцип – доводить всё до конца – помог справиться с собой…
Я подготовила монолог Липочки из комедии Островского «Свои люди – сочтёмся». И всё прошло просто замечательно. Великая Цецилия Львовна Мансурова, первая вахтанговская Турандот, хохотала, слушая меня, а Борис Евгеньевич Захава, ректор Щукинского, сказал, что я могу считать, что принята (если, конечно, я не завалю коллоквиум и сдам общеобразовательные экзамены!), но взял с меня слово, что в кино во время учёбы сниматься я не буду. На этих условиях меня берут…
Была такая странность – не разрешать студентам сниматься. С одной стороны – правильно: постигать профессию и отвлекаться на работу в кино – несовместимые вещи. Но с другой стороны…
Сейчас, с позиции времени, я понимаю, сколько же прекрасных ролей прошло мимо меня, сыграно другими актрисами! От скольких я отказалась, памятуя о данном обещании… Я не жалела об этом. Я училась. Я жаждала стать профессионалкой…
Но… некоторые из этих ролей стоили годов учения. Работа с некоторыми снимавшимися в этих фильмах великими актёрами принесла бы мне многое – и как актрисе, и как человеку…
Однако что толку сожалеть, вспоминать! Прошло. Сделано. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет – не возвратить. Потом я уже играла героинь постарше…
Но тогда, когда я давала своё «честное слово», я об этом не думала. Я была счастлива! Меня приняли!!! Собеседования и экзаменов по общеобразовательным предметам я не боялась. Я знала и литературу, и историю, работы по русскому языку писала без ошибок. А живопись, театр и музыку я не просто любила – я ими жила…
Самый же главный вопрос коллоквиума: «Почему вы решили идти в театр, а не в кино?» – для меня был риторическим…
Лёня Филатов и Володя Качан. Свадьба
И вот я выхожу из ГЗ (гимнастического зала), где в Щуке проходил последний тур, абсолютно счастливая… Просто в эйфории…
Ко мне подходит старшекурсник Володя Качан и просит зайти с ним в одну из аудиторий. Я захожу. И Володя поёт мне свою песню на стихи своего сокурсника и самого близкого друга – Лёни Филатова:
Если ты мне враг,
Кто тогда мне друг?..
Вертится земля,
Как гончарный круг…
И эта песня – и музыка, и слова – потрясает меня, всё во мне переворачивает…
Перепутал год,
Перепутал век —
И тебе не тот
Выпал человек…
Он не виноват,
Я не виноват…
Для тебя – Монмартр,
Для меня – Арбат…
Эти слова неожиданно заронили зерно сомнения: а не тороплюсь ли я выйти замуж за Колю? Да, вот так подействовала на меня эта песня – магически, как заклинание, потому что я ощутила за этими словами невероятно сильное чувство неординарного, очень талантливого человека; не только поэта, хотя стихи проникали в душу, а именно ЧЕЛОВЕКА…
И когда Лёня прибежал и начал бешено звонить в дверь нашей квартиры на Суворовском бульваре, испуганная мама открыла, а Лёня потребовал: «Наташу!», и я вышла, а он, прикуривая одну сигарету от другой, по-сумасшедшему, эмоционально, страстно начал убеждать меня, что я не должна выходить замуж за Колю, – я ведь не оборвала его, не пресекла!.. Я стояла и слушала, и смотрела на него вытаращенными глазами, а сердце бешено колотилось… Такого эмоционального напора, такой эмоциональной, отчаянной атаки я не испытывала ни до, ни после – никогда в жизни…
Так в мою жизнь ворвался Лёня Филатов со своей безумной любовью. Так покачнулись наши отношения с Колей. Но пока устояли…
Свадьба состоялась. Мы отмечали её в Колиной квартире, вернее, в самой большой (наверное, метров 40) комнате из трёх, принадлежавших семье Бурляевых в доме № 6 на улице Горького. В этой квартире было ещё двое соседей.
Нам с Колей отвели шестиметровую комнатку, в которой помещались кровать, тумбочка и стул… Но – что ещё молодожёнам нужно?!.
Народу на свадьбе собралось много. Были Настя Вертинская с Никитой Михалковым, Колины сокурсники и друзья, Савва Ямщиков, знаменитый реставратор с женой, Максим Шостакович с женой Леной, Андрей Тарковский… Были и Юрий Владимирович Никулин, и Этуши, и Гайдай с Ниной Павловной… Ну, естественно, наши родственники… Всё. Больше ничего не помню – какие-то отрывки и обрывки… Такой сумасшедший «венецианский карнавал»… Ни ЗАГСа не помню, ни машин, ни как расписывались… Помню, что на мне было маленькое белое платьице, сшитое той же тётей Юлей Левшицкой, всё того же из «Кавказской пленницы» фасона… Была и дурацкая фата, которую Коля назвал «фатёнка», и крики «горько»… Ещё помню, как Боря Бурляев, брат Коли, уже опьянев, раз пять принимался «с выражением» читать есенинское:
