Володя примчался к роддому на следующий день. Мне в палату принесли букет помятых цветов и огромный кулёк, свёрнутый из газеты, в котором были фрукты, похоже, купленные на Центральном рынке – он был тогда на Цветном бульваре, ближе всего к Театру Советской Армии – груши, сливы, виноград. И ещё в пакет был вложен конверт с письмом, в котором крупными кривыми буквами (видимо, новоиспечённый отец волновался и торопился!) было написано: «Дорогая моя, любимая Снегурочка! Масик мой родной! Спасибо тебе за сына! Прости меня за всё!!! Я – гондон, а ты цветочек!!! Люблю! Люблю!!! Люблю!!!!!!!»
Через неделю мы с Василием приехали из роддома на Дмитровское. У дверей нас встретила взволнованная догиня Нюра, подозрительно заинтересовавшаяся «кулёчком» с младенцем. «Кулёчек» внесли в комнату и положили на двухспальную кровать, чтобы распеленать. Нюра ворвалась в комнату и бросилась к младенцу. И я – ослабевшая во время беременности и после родов маленькая женщина – схватила гигантского пса, подняла его и выбросила из комнаты. Сработал материнский инстинкт – я, не задумываясь, защитила своего ребёнка. Но я не знала, что материнский инстинкт сработал и у собаки – она восприняла появление младенца как собственного и, когда он заплакал, скорее всего, тоже бросилась его защищать…
Нюра затаила обиду и ревность…
Спустя полгода, когда я держала на руках Васеньку, Нюрка подошла и легла у моих ног. Маленький мой потрогал её голову ручкой. Собака нервно дёрнулась и клацнула зубами – а это на её языке не обещало ничего хорошего. Васенька испугался и заплакал. Нюре было приказано выйти, и она, виноватая, ушла. У меня сохранился такой снимок – Васенька у меня на коленях, по личику катится слеза. А я его утешаю…
Когда через 12 лет у меня родился Саня и я внесла его в комнату в квартире на Смоленской набережной, наша кошка Мурка, так же, как когда-то собака Нюра, начала истерически рваться туда, где заплакал младенец. Мама закричала: «Нет! Нельзя! Она увидит жилку, которая бьётся на шее у ребёнка, и может её перегрызть!» (почему-то так считается). Но я молча отодвинула маму, открыла дверь и сказала Мурке: «Заходи!»
Кошка влетела в комнату, прыгнула на стул рядом с детской кроваткой, улеглась и начала громко мурлыкать. Так она, в этой позе счастливого сфинкса, и жила рядом с Сашей до тех пор, пока тот не начал ходить. Нянька! Нет, мамка – Саню она восприняла как собственного, только что рождённого ребёнка…
Ну, а над Василием мама тряслась, как над хрустальной вазой. В доме все ходили в марлевых повязках, и вообще всё было стерильно, всё мылось, по-моему, даже с хлоркой. Когда через неделю пришла к нам посмотреть на Васеньку Нонна Викторовна, ей мама тоже вручила марлевую повязку, и Нонна Викторовна, кажется, обиделась. Посидели. Попили-поели. И когда Мордюкова собралась уходить, мама ей сказала: «Нонна Викторовна! Вы приходите к нам почаще!» – «Меня уговаривать не надо! Я буду приходить пелёнки стирать!» – ответила она…
Но больше не пришла. Никогда. Почему? Я поняла это только много лет спустя…
Вячеслав Васильевич привёз в подарок детскую кроватку. И в этой кроватке спал не только Василий, но и Саня, а потом и внук Женя! Дедушка Вячеслав пробыл у нас тоже недолго – он торопился домой, купать Анечку. «Тётя» Анечка старше Васи всего на год…
Удивительно, как у мужчин, уже немолодых, вдруг начинает проявляться отцовское чувство, которого в молодости не было.
Я помню, как Нонна Викторовна мне рассказывала с обидой, которая не стёрлась со временем: «Лежу я. И вдруг ребёночек в животе зашевелился. А Слава рядом лежит. И я ему – так радостно: „Слава, Слава! Потрогай, как он шевелится!“ А он мне: „Отодвинься! Мне неприятно!“ – и я ему этого до сих пор не могу простить…»
Если бы кто-то объяснял молодым женщинам, что у новоявленных папашек так бывает. Ну, не родились ещё отцовские чувства! И неизвестно, насколько затянется инфантилизм…
Когда, уже много лет спустя после нашего расставания, Володя позвонил мне ночью и радостно прокричал в трубку: «Масик! Любимая! Я прилетел из Ташкента! Дыню и арбуз привёз!» – я спросонья ничего не могла понять: «Володя! Ты, наверное, адресом ошибся?! У тебя давно другая семья, сын недавно родился».
«Да нет, Масенька! Я ТЕБЕ звоню и к тебе сейчас приеду. А насчёт сына – ты знаешь, Масик, у меня совершенно нет отцовских чувств!..»
Вот тут я проснулась окончательно и сказала ему с горечью: «Да, Володенька! То, что у тебя нет отцовских чувств, – я и сама знаю…»
Когда родился Васенька, недели через три Володя привёл в квартиру на Дмитровском практически всю «команду» Театра Советской Армии. Топая сапогами, в квартиру вошли человек двадцать молодых солдат в шинелях. Скинули обмундирование в коридоре прямо на пол – гора получилась. Прошли в комнату, где Володя с гордостью продемонстрировал сына, а потом так же строем ушли…
На этом «отцовские чувства» и закончились. А может, и не закончились бы, если бы глупая, злая, завистливая и ревнивая баба не начала убеждать Нонну и Володю, что «ребёнок не от него». Я этого не знала. А если бы и узнала, гордость не позволила бы их в чём-то переубеждать, что-то доказывать – зачем, когда и экспертиз никаких не надо: Васенька был абсолютный Вовка, настолько похож – те же загнутые вверх уголки губ, те же глаза с длинными ресницами, та же мимика, то же выражение лица, те же жесты…
Удивительная всё-таки вещь – генетика! Я смотрела на сына влюблёнными глазами и думала, как жаль, что этой похожести радуюсь я одна! Как хотелось бы, чтобы с тобой рядом стоял родной отец ребёнка и тоже радовался! Но – не случилось…
А может, и надо было побороть своё самолюбие и развенчать клевету. Самолюбие – ведь это та же гордыня…
Что уж сейчас об этом говорить! Василий уже давно сам отец взрослого сына.
А вот подлая тема «не Володин ребёнок» – до сих пор нет-нет, да замаячит: то в одной, то в другой «жёлтой» газетёнке или передаче. Зачем?! Володи давно нет в живых. Нет Нонны Викторовны. Нет Вячеслава Васильевича. Кому врать-то?! Людям? Себе?! Всё же и так понятно. Что делить-то?!
И было невдомёк мне, глупой, что, «оказывается», после ухода Мордюковой и Тихонова «осталось наследство», на которое Вася, как «не сын», не имеет права претендовать, так как «единственный наследник – Вовочка, настоящий Володин сын»! Вот как!!! Могла ли такая бредятина прийти мне в голову?! Какое наследство?!
Эх, Вовка! Мог ли ты предположить, что когда-нибудь такое случится?!.
В последние свои годы, когда уже ушли из жизни и Петя Башкатов (он умер первым), и Толик Дорога, Володя почувствовал, что беда подбирается и к его порогу – вернее, беда-то давно подобралась, но слишком поздно он понял, насколько это серьёзно и страшно. Он пытался лечиться. Ложился в разные клиники. С матерью они то съезжались, то разъезжались. Нонна Викторовна любила его до безумия, но и боялась – в периоды обострений и «ломок» Володя мог бегать за ней с ножом, требуя денег…
Я жила уже на Смоленской набережной. Уже родился Саня. Вася был юношей – оканчивал школу. Поразительно, но он, практически не видя отца (так, несколько приездов по настроению да случайные «пересечения» где-нибудь на съёмках – моих и параллельно Володиных – в разных городах, в гостиницах), был не только похож на Володю, но и стал разговаривать блоками Володиных фраз, его голосом, с его интонациями, с его выражением. Вот как это?!.
