Отец Роман, отец Алексей и отец Сергий (он уже много лет, после ухода из жизни отца Алексея, наш духовник) учились вместе в семинарии в Троице-Сергиевой Лавре. Они – три самых близких друга.
Отец Роман – огромный, толстый, добрый, рыжий, громогласный. Они с батюшкой Алексеем замечательно пели на два голоса песни отца Романа. Отец Алексей аккомпанировал на гитаре. Эти удивительные песни звучат по сей день – и в разных домах, и в концертах, и в магнитолах машин православных. «Русь называют святой» – одна из самых известных песен о. Романа и о. Алексея…
А в тот вечер мы наслаждались их пением у нас дома. Сидели долго, почти до утра. Пели, ели, пили, веселились – батюшки были жизнерадостными и остроумными…
И освящённая квартира стала светлой и гостеприимной. В ней бывали и горькие моменты, но больше – счастливых и сердечных. И люди в ней бывали прекрасные – плохие не задерживались. Наше жильё освящали два батюшки – сами по себе невероятно светлые…
Одна из моих крестниц, Ирочка Фёдорова, рассказывала, что, когда отец Алексей входил в кабинеты мэрии, как будто солнце всходило – так становилось светло…
С Ирочкой Фёдоровой мы познакомились и подружились на депутатской работе. У нас был общий день приёма избирателей. Потом, когда я закончила своё «депутатство», Ирочка продолжила. Стала депутатом городского совета, а потом много лет служила в Государственной думе…
А дружба наша с Ирочкой продолжалась. И однажды вдруг выяснилось, что у неё проблемы со здоровьем – подозрение на онкологию. Вернее, это не было «вдруг» – Ирочка с мужем Михаилом с концертами своих авторских песен выступали в Чернобыле после аварии. В результате Ирочка заболела.
Я привела её на консультацию в онкологический центр на Каширке. Там работали родственницы Бориса Николаевича Полевого – дочь Алёна, а позже – внучка Настя, замечательные женщины и прекрасные профессионалки. Ирочке была назначена операция…
За два дня до операции я ей позвонила, сказала ей, что всё будет хорошо, она в добрых руках, чтобы не переживала. Но она призналась мне, что очень волнуется. Я ей пообещала за неё молиться. И тогда она мне сказала упавшим голосом, что за неё молиться нельзя, потому что она некрещёная…
Я спросила, а не было ли у неё желания креститься. И выяснилось, что она «много раз заходила в храм, но что дальше делать, не знала, а спросить не решалась… и уходила».
Я тут же позвонила отцу Алексею. И он живо откликнулся. На следующий день храм был закрыт – выходной, но батюшка всё организовал, договорился с одним из служителей храма, чтобы тот помог…
К нашему с Ирочкой приезду церковь была открыта, вода нагрета и стоял обогреватель – храм ещё не отапливался…
Ирочку отец Алексей крестил. Я стала её крёстной. Операция прошла благополучно. Ирины жизнь и карьера тоже сложились успешно. Она человек общественный, позитивный и талантливый. Когда я попадаю в тупик с решением проблем, связанных с бытом или законом, я всегда могу обратиться за советом и помощью к Ирочке…
Так же срочно нужно было креститься Лёше Полевому перед отъездом в Америку. И батюшка охотно это сделал…
Он вообще откликался на просьбы легко и радостно, если это было связано с пользой для души. А уж когда надо было собрать прихожан в храм на Пасху или Рождество, отец Алексей на своей маленькой машине курсировал от метро до церкви, как маршрутка, перевозя человек по десять за один рейс. И делал это с шутками, добрыми и ласковыми словами. И праздник начинался уже от метро…
На исповедь к нему всегда стояла длинная очередь – именно у него все хотели исповедоваться, потому что он никогда не торопил, внимательно и сочувственно выслушивал, давал советы…
В 96-м отец Алексей Патриаршим указом был назначен настоятелем храма Животворящей Троицы при институте им. Склифософского. Когда-то князь Шереметев после смерти своей любимой жены, актрисы Прасковьи Жемчуговой, построил в память о ней Странноприимный дом (приют для нуждающихся), а при нём – церковь, которая в советские годы была закрыта.
К тому моменту, когда отец Алексей был назначен настоятелем храма, там обосновался какой-то кавказский делец. В здании церкви он соорудил игорный дом, а под алтарём открыл ресторан с кощунственным названием «У покойника». Вот такое глумление! А так как церковь у нас отделена от государства, то никто, кроме служителей церкви, не может исправить ситуацию. А в данном случае – этим должен был заниматься сам отец Алексей, поскольку настоятелем был назначен он.
Вот такой замкнутый круг. Девяностые! Беспредел!.. Батюшка ходит по инстанциям, но никто ему помочь не может. Он обращался и к Лужкову, поскольку отпевал его тёщу, но и Лужков не стал помогать…
А владельцы ресторана и казино в «Склифе» начали отцу Алексею угрожать – и завуалированно, и открыто. Батюшка грустно рассказывал мне: «Я теперь знаю, что не умру своей смертью. Мне звонят и говорят: „Святой отец! Уйди с дороги! Хребет сломаешь…“».
И, с одной стороны, вроде бы всё нескладно. А с другой стороны – жизнь налаживается: батюшка наконец получил долгожданную квартиру в Митино, недалеко от храма – «белой лебёдушки», где уже почти закончился ремонт и готовились к внутренним работам и росписи храма. (Батюшка, кстати, мечтал, что Вася поработает над росписью церкви вместе с художниками, и, кто знает, может, по-другому сложилась бы Васина судьба, если бы мечта отца Алексея реализовалась…)
В газете «Православная Москва» в начале 97-го года появилось интервью с отцом Алексеем, где он с радостью, счастьем и надеждой рассказывал о своей жизни, о том, что удалось, о храме, о семье, о детях, о квартире, о планах и мечтах, о любви к тем, кто рядом. Интервью называлось «Жизнь моя состоялась!». И мы все вздрогнули. Потому что верующие люди знают, что, когда человек выполняет свою миссию на земле полностью, Господь забирает его…
Четвёртого мая я готовилась ко дню рождения моего внука Женьки – 5-го ему исполнялось два года, и всё наше, тогда ещё многочисленное, семейство должно было собраться у нас, на Мерзляковском. Я пекла, жарила, резала салаты, готовила посуду…
И вдруг ближе к вечеру, часа в четыре, в комнату вбежал испуганный и расстроенный Саня и сказал: «Мама! Рафаэльчик умер…» Рафаэльчик – наш маленький черепашонок, названный так не в честь художника, а в честь одного из модных тогда «черепашек Ниндзя». Он прожил у нас года два – тихий и неприхотливый…
И я, неожиданно для себя, громко закричала – странная, не типичная для меня реакция…
На следующий день я готовилась к приходу гостей. Накрывала стол. Расставляла бокалы. Мы решили собраться часа в три…
Неожиданно позвонила Ира Баталова, близкий мне человек, одна из прихожанок храма, где служил отец Алексей. «Ты что делаешь?» – спросила она как-то осторожно и загадочно. Я ответила, что готовлюсь к приходу гостей. «А ты сидишь или стоишь?» – так же странно продолжила она. «Стою…» – растерялась я.
«Тогда сядь…» Я обмякла. И тут Ира зарыдала в голос: «Нашего батюшки больше нет!..»
