И девушка на другом конце провода с символическим для ситуации именем – Надежда – просит перезвонить через десять минут. Я звоню и выясняю, что за это время она связалась с Никитой Сергеевичем Михалковым, объяснила ситуацию, и тот выделяет из своего благотворительного фонда необходимую сумму. До конца своих дней я буду благодарна Никите Сергеевичу за мгновенную реакцию и помощь. Перед отъездом на операцию я написала ему письмо, в котором сердечно благодарила его и желала ему и всей его семье здоровья и благополучия. Я молюсь за него – ведь действительно человек познаётся в беде…
Сама я тоже не сидела сложа руки. Я подрядилась работать на все майские праздники. Улетала я 10 мая. А девятого мая я ещё вела огромный концерт в двух отделениях – на каблуках, как андерсеновская Русалочка, превозмогая боль. Но мне надо было хоть какие-то деньги оставить дома и хоть немножко взять с собой. После концерта я заехала к маме на Дмитровское. Привезла ей цветы и подарки: ведь она тоже внесла свой вклад в Победу – в эвакуации, будучи ещё школьницей, работала на оборонном заводе! И очень гордилась тем, что это и её праздник!..
Мама была счастлива безмерно! Она никак не ожидала, что я успею с ней до отлёта повидаться, да ещё поздравлю. Она сияла и всё повторяла: «Нет, ты святая!» – и это обо мне, грешной!!!
В Дюссельдорфе меня встретил Василий Горбачёв и повёз в Кёльн. Там сразу же повёл меня в Кёльнский собор, действительно необыкновенный. Я, конечно, почти не могла идти от боли, но красота и величие собора на меня произвели огромное впечатление, хотя мне больше всего на свете хотелось прилечь, и Василий отвёз меня в отель, где я переночевала.
А на другое утро мы поехали в клинику в Мехернихе. Меня быстро провезли по кабинетам, чтобы сделать обследования. Всё это заняло не больше часа – чётко, спокойно, без очередей и задержек. Остаток дня был свободным, и я решила прогуляться по маленькому уютному городку.
Вечером ко мне зашла медсестра Лиза – крупная рыжеволосая молодая немка из наших, переехавших в Германию из-под Семипалатинска. Поэтому она хорошо говорила по-русски. И я должна была ответить ей на вопросы анкеты перед операцией. Вопросы, в общем, стандартные, но один меня немножко вывел из равновесия. Она спросила: «ЕСЛИ ЧТО – кому звонить?» Я не сразу поняла смысл этого «если что», а когда поняла – стало не по себе. И дала телефоны сыновей. А потом она попросила подписать бумагу, смысл которой сводился к тому, что я не против переливания мне чужой крови в случае необходимости. Кровь проверяется, и возможность заражения через эту кровь всякими пакостными заболеваниями ничтожно мала. Но всё-таки такое может случиться. И я должна была подписать бумагу, что я предупреждена.
То есть выходило, что в любом случае, «если что» – они снимают с себя ответственность. Ничего себе – подумала я, но бумагу подписала, потому что хотела спать…
Под окном моей палаты, просторной и стерильно чистой, росло огромное раскидистое дерево, на котором днём и ночью пели птицы…
Я позвонила маме, пожелала ей спокойной ночи. Потом позвонил Саня и пожелал спокойной ночи мне. Засыпая, я подумала: отец Власий сказал, что всё будет хорошо…
Утром мне сделали сначала успокоительный укол. А немного позже – наркоз. Поэтому я помню только свои мысли, когда очнулась после операции: «Жива!» Боли не чувствовала, потому что болеутоляющие средства вливались в меня напрямую к месту, которое соперировано. Мало того, почувствовав боль, я могла нажать на кнопочку, которая висела у меня перед носом, и лекарство по трубочке опять бежало куда надо…
Первое, что я сделала, придя в себя, – позвонила маме. Она почти закричала от радости. И у меня появилось чувство, похожее на счастье. Самое удивительное, что оно меня не покидало до конца моего лечения и реабилитации в Германии. Мало того, в этом состоянии я вернулась в Москву и через два дня участвовала в концерте в МВТУ им. Баумана…
Откуда эта радость, эта эйфория? Ведь я перенесла сложнейшую операцию. Я не могла ни шевельнуться, ни повернуться от боли. По ночам (все полтора месяца лечения и реабилитации) мне приходили делать уколы в живот – чтобы не образовался тромбоз. И в течение дня меня не один раз кололи. На третий день пришёл спортивный врач и начал разрабатывать ногу, переворачивать меня с боку на бок – я старалась сдерживаться, но почти кричала – так нестерпимо больно было…
На третий же день мне принесли костыли, и тот же врач-тренер поставил меня и начал учить передвигаться по палате на костылях. На следующий день я на костылях ходила по коридору, и меня учили спускаться на них по ступеням вверх и вниз по лестнице. Потом я начала заниматься в спортзале – лёжа, потихоньку, не чувствуя ещё своего тела, а тем более соперированной ноги…
Потом я стала выходить во двор больницы. А к концу недели – расхрабрилась и начала выходить одна на костылях в город. Погода была прекрасная, и я радовалась тому, что возвращаюсь к жизни…
Каждый день я звонила маме – утром и вечером. Сыновьям – раз в день. Мне звонили из театра – и из антрепризы Пети Штейна, и Оля Самаркина, организатор гастролей антреприз Ольги Шведовой. Звонили друзья. Все ждали моего возвращения. Все за меня переживали. И это меня очень поддерживало. Но я не чувствовала себя «больной после операции» – мне было удивительно легко и хорошо. Во многом, конечно, и от атмосферы в клинике…
Каждое утро я просыпалась от радостного: «Морген!» – это входила «русская» немка Лиза, сияя так, как будто видеть меня – самое великое для неё счастье…
Маленькое отступление. Так же лучезарно улыбались все сотрудники этой клиники – от потрясающего хирурга-гения доктора Фитцека до волонтёров, которые помогали санитаркам выносить «утки» из-под больных. Такой менталитет. И такая школа. Мне рассказали, что для того, чтобы ДОПУСТИЛИ ДО ЭКЗАМЕНА, после сдачи которого можно было начинать работать медсестрой, человек ГОД должен прослужить в клинике волонтёром, выполняя любую сложную работу, делая уколы и разнося подносы с едой, вынося «утки» и отвозя больных на тяжёлых кроватях на разные процедуры – по этажам, лифтам. И всё – с улыбкой, бодрым настроением и абсолютным, искренним вниманием. И всё это – внимание!!! – СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО. И если за этот год – ни одного замечания или, не дай бог, жалобы от пациентов, – тогда иди себе на экзамен. Если сдашь – тогда ты уже медсестра (или медбрат), и ты получаешь хорошую зарплату. Можно даже стать помощником врача (у нас нет такой должности в медицине), а это ещё выше рангом, и зарплата уже совсем замечательная…
Когда медсестра Лиза мне это рассказала, я задумалась. Я представила себе, как наших студентов-медиков на год отправляют на БЕСПЛАТНУЮ практику, к тяжёлым больным, ухаживать за ними, выносить горшки. Ну, с этим они, может, и справились бы. Но вот… чтобы не кислая мина на лице, а лучезарная улыбка…
По утрам сияющая Лиза делала мне укол, потом утренние «водные процедуры»: три дня после операции на руках поднимала меня, ставила рядом с кроватью и мыла. Потом я стала сама принимать душ. Когда я выходила из душа, на постели уже лежало белоснежное свежее бельё, а на столике стоял поднос с завтраком (завтраки, обеды и ужины я выбирала сама, отмечая в меню на неделю)…
