Преследование захлебнулось. У этого типа имелась приличная фора. Ему удалось уйти. Он наверняка знал потайную тропку, мог незаметно выбраться к городской околице.
Саблина рвало от злобы. Кружилась голова. Он брел точно ослепший, ноги его заплетались.
Здесь работал крот, кто бы сомневался! Он натворил таких дел, на которые способна не всякая диверсионная группа.
Два тела остались у поваленного дерева, еще пять — на дороге. Из группы Чудилова выжил только он сам, да и то рука его болталась плетью, кровоточила. Ефрейтора Соловейчика и обер-лейтенанта Эберта порвало на куски, собирать было нечего. Стонал унтер-фельдфебель Вагнер, раненный в бедро. Вадим Пустовой получил контузию, но не тяжелую. С ним все было более-менее в порядке. Хлопал себя по ушам Левторович. Он сидел в нелепой позе посреди дороги, тряс головой, харкал кровью.
— Вадим, Женя, вперед, догнать упыря! — простонал Алексей. — Он еще не ушел далеко. И помощь приведите.
Мутные фигуры удалились, пропали в лесу. Глупо! Они никого не догонят. Этот гад снова победил.
Сержант Чудилов кряхтел от боли, затягивал резиновую шину под плечевым суставом, чтобы ослабить кровотечение.
У Алексея подкашивались ноги. Он опустился на колени, подполз к Генке Казначееву, распростертому в грязи. Осколок гранаты пронзил его живот, перепахал все внутренности. Но парень еще тяжело дышал. Кровь сочилась с губ, глаза блуждали. Когда Алексей нагнулся, Казначеев узнал его, попытался подняться.
Командир придержал его за плечо и сказал:
— Генка, не напрягайся, дыши спокойно. Скоро помощь придет.
— Командир, что со мной, не понимаю. Ноги как отрубило, и в животе дыра. Посмотри, что там.
— Нет никакой дыры, Генка, лежи, не шевелись.
— Командир, ты что, плачешь? Почему?
— Генка, не выдумывай. Все в порядке. Все наши живы.
— Как же так, командир? — Парень снова тяжело задышал, попытался опустить глаза, разглядеть, что с ним не так. — Как же мы прошляпили это дело? Ведь все отлично было, вышли без потерь. Как же мы подставились, не углядели, не учли? Холодно, командир. Не понимаю, что со мной. Ты так на меня смотришь. Вот черт! — Генка все понял, расслабился. — А я-то всегда думал, что бессмертный.
Алексей взял его за руку, смотрел, как выплескиваются из человека остатки жизни. Обмякло тело, пропитанное кровью. Капитан зарычал, начал в ярости стучать кулаком по грязи.
Глава 7
Потом все было как в тумане. Злоба трясла капитана. Он бросался на все, что двигалось и издавало звуки. Наорал на водителя машины, которая, по его мнению, опоздала, на своих подчиненных, не поймавших вражеского крота, даже на мертвого Казначеева.
Какое право тот имел погибнуть? Он товарищей спросил?!
На него нашло какое-то помешательство. Он следил, как солдаты загружают мертвых в кузов машины, отводят в «санитарку» смертельно бледного Чудилова.
Тот тоже давился слезами, кусал обглоданные губы. Хуже нет — выжить самому и лишиться всех своих подчиненных. Всю оставшуюся жизнь будут сниться. Словно ты сам их прикончил!
Он орал на своих подчиненных:
— Живо в город! Поставить перед фактом руководство местного НКВД в лице капитана Рахимовича. Всех фигурантов под арест! Плевать, что они, как один, не виноваты. Будем разбираться с каждым случаем. Если кто-то исчез, искать гаденыша! В ружье всех, кто есть в городе, включая поваров и свинарей из хозяйственного взвода!
Еще не рассвело, а Саблин уже шарил с фонарем по участку, откуда велась стрельба. Выявить его оказалось несложно. Там все было засыпано стреляными гильзами. Автомат злоумышленник забрал с собой.
Видимо, этот негодяй знал, что сводная группа отправилась на передовую, чтобы перехватить диверсантов. Но предупредить своих он уже не мог.
Алексей отогнал посторонних, ползал на коленях с фонарем, чуть не носом бороздил землю. Ни фантиков, ни окурков. Значит, некурящий либо очень осторожный — весь мусор забрал с собой.
Со следами тоже глухо. Натоптал этот упырь предостаточно, но предусмотрительно обмотал подошвы тряпками. Умен, черт! Знал, что обер-лейтенант Эберт сдаст его, решил подстраховаться.
Саблин в ярости колотил кулаками по замшелым стволам, сдирал кожу, обсасывал кровь с костяшек. Потом ушел в себя, погрузился в самосозерцание, насилу успокоился.
«Все там будем, — подумал он. — Недолго осталось. Стоит мне доложить полковнику Гробову о случившемся, и я сразу отправлюсь под трибунал. Придут другие, умнее, опытнее меня. Им больше повезет».
Весь рассветный час капитан работал в одиночку. Он собрался, выбросил из головы все ненужное, отыскал тропу, по которой бежал злоумышленник. Следы сохранились, хотя ни о чем не говорили. Их мог оставить любой человек. Он где-то широко ставил ноги, в других местах почти семенил. Тропа спускалась в овраг в обход дороги, текла мимо зарослей лещины, огибала задворки крайних участков и убегала в Зыряновский переулок.
Сомнительно, что в два часа ночи тут кто-то видел злодея. Если пригнуться, то никто не разглядит твою голову над кромками заборов. Можно смыться в любой из пяти переулков, выйти на улицу Народную, переждать, пока пройдет ничего не подозревающий патруль, а дальше отправляться на все четыре стороны.
В девять утра он со стиснутыми кулаками сидел у себя в кабинете. Перед ним навытяжку торчал капитан НКВД Рахимович, опухший, бритый почти наголо, с крепкими мозолистыми кулаками, явно набитыми в ходе неустанных поисков врагов народа.
— Надеюсь, вы все понимаете, Яков Михайлович, и все же я повторюсь, — рубил он лаконичные фразы. — Вам надо смотреть не на мои погоны, а на полномочия. Сейчас я для вас бог, царь и воинский начальник. В случае неподчинения на вас падет весь гнев советской контрразведки, значит, и комиссара госбезопасности второго ранга Абакумова, который подчиняется лично товарищу Сталину. У вас есть прекрасная возможность выявить реального врага. Это махровый крот, обосновавшийся при штабе части.
— Кто, простите, товарищ капитан? — спросил Рахимович.
Алексей раздраженно поморщился. Да уж, не животное из отряда насекомоядных.
— Вражеский лазутчик, выдающий себя за нашего человека, — пояснил он. — Список подозреваемых у вас есть.
— Да, я понял, — сказал Рахимович. — Все эти люди уже задержаны и взяты под стражу. Они сидят в подвале за решеткой, каждый в отдельной камере. Охрана усилена моими бойцами. Возможности общаться у них нет. Места содержания находятся под наблюдением моих сотрудников.
— Прекрасно, — пробормотал Алексей. — Ну что ж, Яков Михайлович, возможно, вы и не такой бестолковый человек, как мне показалось. Надеюсь, вы понимаете, что нам интересен реальный крот, а не тот, кто после ваших пристрастных допросов признается первым. Рискну предположить, что настоящий крот расколется после всех остальных.
