– Слушай меня внимательно, моя дорогая! – снова начал я, не обращая внимания на расширившиеся глаза девушки. Кстати, а ведь ей максимум двадцать два – двадцать три года! А может, и меньше… Мне казалось, она постарше. Или я ориентировался по Тане? Той-то уже под тридцатник.
– Ты должна будешь сделать вот что!
И я коротко обрисовал ей то, что она должна сделать. А потом добавил, что скоро найду ее и мы поговорим. Что я ехал к ней, хотел ее увидеть, так как запала она мне в душу. Коротко и почти правда. Почти. Потому что настоящей правды вообще нет в целом свете. Я это знаю точно.
А потом я ушел. Сел в машину и уехал, не оглядываясь, положившись на волю волн. Куда вынесет, туда вынесет. Если ее все-таки расколют – а что она знает? Что видела некоего милиционера, который ей понравился. Год назад видела. А сегодня он пришел и спас ее от насилия, убив всех насильников. Ну, знает она мое имя – и что? Скорее всего, напарница ей сказала, что искал ее некий Андрей. Хороший опер сможет связать ниточку, потянуть и выудить мою личность на свет божий. Но, во-первых, это хороший опер. А хороших оперов не так уж и много.
Во-вторых, даже у хорошего опера должна быть мотивация. Он должен хотеть, очень хотеть найти убийцу. А какая мотивация найти убийцу насильников, уголовников, кроме служебных обязанностей и яростных воплей начальства? Личной – никакой. Только порадуются, что город стал немного чище.
Ну, хорошо – нашли. Вычислили. Так докажите, что это сделал я! Девушка? Да она обозналась! Мало ли что она показывает! Кто-то еще видел? Нет? Темно было? И вы думаете, ваши обвинения прокатят в суде? Да я лично раздолбаю эту вашу херь просто-таки вдребезги! Без всякого адвоката! Лучше адвоката! Я же мент!
Нет, не будут педалировать расследование, если нет особой заинтересованности. Ну да, повесить на отдел висяк – хорошего мало. Но мало ли их таких, висяков? Одним больше, одним меньше. Газеты пошумят, либеральные потребуют найти убийц, обвиняя милицию в плохой работе. Криминальные листки посмакуют факт того, что некий герой-одиночка уработал четверых отморозков. Построят версии, а потом все успокоится, как это было и будет всегда. Теперь каждый день сообщения о разборках да массовых драках, перестрелках и убийствах! Так что убийство в каком-то там занюханном ларьке никак не тянет на долговременную новость. Впрочем, посмотрим, подождем. Что сделано – то сделано. Выкручусь, если что.
Отъехав подальше, я остановился у обочины так, чтобы в зеркало заднего вида можно было рассмотреть происходящее у ларька. Видно было хорошо: народа на улице нет, а фонари возле больницы светят, это не в переулках, где они выжили бы максимум сутки после замены ламп.
Я видел, как уже переодетая в штаны и свитер Надя вышла из павильона (Все-таки не ларек, это я уж так, простецки. Торговый павильон, «стекляшка»), перешла улицу и, подойдя к висевшему на стене больницы телефону, приложила трубку к уху, минуты две стояла – видимо, вызывая милицию. Потом ушла к себе в павильон. Что она там делала, я не видел – стены павильона обшиты металлом, да и спереди примерно на метр над землей сплошной металлический лист. Опусти железные ставни – вот ты и в бункере, который только подрывать или расстреливать из пушки…
Милицейский «уазик» подъехал минут через двадцать, сияя проблесковым маяком на крыше монстра, который, как я знал, заводится через раз и ездит только лишь на железной воле его водителя. Это подъехали местные, из РОВД.
Потом появился белый «жигуленок» – и его я знал. Наши, из ГУВД. Из «жигуленка» вылез Юра Семушкин. Поздоровался за руку с ментами из РОВД, исчез в ларьке.
Машина правосудия, громыхая ржавыми болтами и поскрипывая несмазанными подшипниками, начала свое неспешное движение.
Я постоял еще минуты три, потом завел двигатель и, не включая ходовых огней, тихо снялся с места. Семушкин – это уже серьезно. Первое, что он сделает, – осмотрит окрестности ларька в пределах видимости. И его точно заинтересует одинокая автомашина, стоящая не так уж и далеко от места происшествия. Номер известен, так что связать меня и происшедшее – как два пальца об асфальт. Тем более что стиль убийства очень походит на то, как я несколько месяцев назад перебил бригаду кавказцев. Опять же, ничего не добьются, но кто помешает передать сведения в УСБ или даже «соседям»? Фээсбэшников еще никто не отменял, и в этой стране, охваченной безумием хаоса разграбления, они все-таки сохранили подобие организованной структуры. И если кто-то еще и может докопаться до истины – так это «соседи». Мне так кажется.
Конечно, я могу ошибаться. Что я знаю о том, что происходит в недрах этой, ранее всемогущей организации? Помню, как взахлеб смотрел фильм «Противостояние», где гэбэшники искали предателя Родины всего лишь по завязанному им на мешке с трупом специальному узлу, которым вязали только немецкие диверсанты. Вот это был настоящий детектив! Вот это торжество дедукции и демонстрация невероятных возможностей этой организации! И книга (по-моему, Юлиана Семенова), и фильм по книге как бы говорили: «Негодяи! Смотрите! Вы все равно не уйдете от ответственности! Берегитесь!»
И что для таких великих сыщиков жалкое раскрытие преступления в ларьке? Они бы вычислили меня на раз, а потом бы заставили признаться в содеянном, применив специальные препараты, развязывающие язык!
Хе-хе-хе… вот меня понесло! Чтобы целые гэбэшники разыскивали убийцу жалких уголовников? Чушь и бред! Кому я нужен, такой убогий? Вот когда грохну федерального судью, прославившегося своим потрясающим мздоимством, тогда гэбэшники меня и начнут ловить. Вот это их уровень. А пока… могу спать спокойно. Судью оставлю «на сладкое»…
Сазонов не спал, будто ждал меня, сидя у себя под навесом. Благо что комаров пока не было. Ненавижу проклятых кровососов! Не меньше чем всякую бандитскую шпану! Впрочем, они, почитай, одного роду-племени. Все кровососы. И всех нужно уничтожать.
Мой учитель тут же углядел капельку крови у меня на рукаве и потребовал отчета – что было и где я был. И я, как послушный ученик, согласно нашей договоренности – все ему рассказал. Почти все. Не стал говорить, зачем поехал в ларек. Сказал, что хотел зайти что-нибудь купить и наткнулся на грабителей-насильников. Ну и уработал негодяев.
Сазонов довольно долго, молча и тяжело смотрел на меня, потом разродился холодной, жесткой отповедью, сообщив, что я болван и что вычислить меня просто-таки на раз-два. Если девчонка расколется («А она расколется! Или я чего-то не знаю?»), то завтра меня уже будут ждать крепкие парни с усталыми, нарочито добрыми лицами, которые посоветуют мне не держать в себе знания о неких обстоятельствах, а поделиться ими со своими коллегами. И тогда я испытаю настоящее блаженство, ведь Правда – она так приятна! А когда я не расколюсь, меня будут крутить. Не добившись, на меня начнут охоту. Установят слежку, отследят контакты и сделают все, чтобы закрыть. И тогда все, что мы с ним делали целый год, пойдет насмарку.
Ну что я мог ему сказать? Рассказать, как вижу ситуацию со своей колокольни? Ну да, можно было вырубить негодяев, сдать их в ментовку, а потом ходить на суд и рассказывать, как и что делал. Но кто меня учил убивать? Не задерживать, а именно убивать! Я заточен совсем под другое, потому претензии предъявлять совершенно бесполезно! Скажи клинку, что он должен бить плашмя, а не вонзаться в сердце!
