Хм… кстати, а почему я не думаю о том, что Нюся может банально умереть от лечения? Сердце не выдержит, или печень откажет. Или злое лекарство ее убьет. И что тогда?
А ничего – тогда. Совсем ничего. Заверну ее в ковер да и вывезу за город. В леске закопаю. Чем жить так, как она живет, лучше совсем не жить. С лечением у нее есть шанс, без лечения – никакого. Долго не проживет, сдохнет.
Буду ли я переживать по поводу смерти девчонки? Буду, конечно, что я, нелюдь какой-то? Красивая девчонка, очень красивая! Западные модели просто отдыхают со своими костлявыми, наштукатуренными рожами! Эта – просто как с картины! Хорошей картины.
Когда умирает красота – это досадно и жалко. Может быть, я даже слезу пущу. Немножко так. Слегка. Но и все! Жалко кошку – красивую, умирающую. Но если вылечить нельзя – только усыпить, чтобы не мучилась. Или попробовать новое средство, которое, может быт, вылечит, а может, и убьет. Что в этом случае выберет человек? Это очевидно.
Потом я немного поспал. Час, не больше. Заказал себе проснуться через час и проснулся. Как всегда, будильник в голове работает четко, как часы. Заказываю себе время, когда нужно проснуться, и просыпаюсь.
Финансовый директор так и сидел над бумагами и, по-моему, даже не заметил, как я уходил.
Нет, все-таки хорошее приобретение – Шварценфельд. Не скажу, чтобы я ему так уж верил, я и самому-то себе не на сто процентов верю, но мне кажется, что он лоялен. И не будет работать против меня. Хотя бы потому, что боится. Страх – отличное средство сдерживания для слишком активных сотрудников, которые могут возомнить себя умнее начальника. А это, если разобраться, каждый второй индивидуум. Считать себя умнее начальника – это не национальная черта какого-либо народа, это свойство вообще человека, «гомо сапиенс». Стремление возглавить, стать вождем – естественный инстинкт любого члена стаи. А люди – они такие звери… даже если вылезли из пещер, нацепили на себя штаны и ботинки, научились делать сотовые телефоны.
Тренироваться в зале вместе со своими соратниками я не стал. То, что они изучали, мне было неинтересно. После множества совместных тренировок я давно уже понял, что, кроме Сазонова, соперника для меня нет. Не могут соратники меня повалить, по крайней мере, пока не могут. Оно и хорошо. Опять же, я верю моим соратникам, но… Всякое может быть. Деньги пошли слишком уж хорошие, а там, где деньги, дружба как-то быстро заканчивается.
Усевшись в свою машину, задумался, куда поехать? В отдел, документы оформлять? Так на это будет время и завтра. Мне же дежурить в отделе, безвылазно, так что время точно найдется. Тогда куда ехать? До темноты еще далеко. Есть одна мыслишка…
Через полчаса я уже поднимал руку, чтобы постучаться в знакомый дом. Вернее, в знакомые ворота, из-за которых этот самый дом и виднелся. То, что в доме кто-то есть, я не сомневался – зарешеченные окна, прикрытые изнутри плотными шторами, были освещены. Если бы дело происходило днем, при ярком солнечном свете, тогда заметить трудно, но сейчас, в вечерней тени, окна светились как фонари, на свет которых мечтают прилететь мотыльки. Мотыльками, само собой, были местные алкаши, для которых этот дом – не дом, а пещера Аладдина.
Не постучал. Отошел подальше, к деревьям на противоположной стороне улицы, наискосок, присел на отполированный задами чурбак возле старой деревянной лодки-«гулянки», стоящей на козлах и накрытой листами рубероида, и стал ждать. Чего именно ждать? Хотелось посмотреть, что теперь происходит в доме. Чем занимается его нынешний хозяин. В рамках некой теории, которая возникла в моей голове за последние дни, я должен был увидеть подтверждение этой самой гениальной теории. Или не увидеть.
Ждать пришлось минут двадцать. Двое парней неопределенного возраста появились в переулке, быстро переместились к воротам дома, и один из них нажал на пипку звонка, которую я почему-то не заметил раньше. Хотя и понятно – почему не заметил: пипка была укрыта жестяным коробом, сделанным из банки, и находилась очень низко, почти у самой земли. Не будешь знать, где этот самый звонок, не найдешь. Эти – знали. И кстати, при прежней хозяйке никакого звонка не было, это новое произведение. А может, и был – но в другом месте.
В воротах открылась «кормушка», кто-то с той стороны осмотрел посетителей, те сунули деньги, кормушка закрылась. Вскоре вновь открылась, и в руки посетителей перекочевало что-то маленькое и совсем не бутылочной формы. Получив товар, покупатели сорвались с места и зашагали так же быстро и целеустремленно, как и пятнадцать минут назад.
Я выждал с минуту и тоже сорвался с насиженного места, легкими прыжками, как волк стадо баранов, догоняя эту парочку. Нагнал, и… два удара в затылок – один, другой! Парни свалились как подкошенные, не издав ни звука. Живые, я проверил.
Пошарил по карманам – есть! Два пакетика. Маленькие, прозрачные, с белым порошком. Сунул в свой карман и было отвалил от парней, но… передумал. Снова пошарил по карманам – у одного нашел паспорт – забрал, у другого – какая-то корочка с фотографией, то ли пропуск на завод, то ли удостоверение с курсов техника-моториста. Пусть будет. Пригодится!
И пошел к месту выдачи «сладкого».
«Кондитер» открыл кормушку, осмотрел меня, загремел запором. Радости от моего появления он явно не испытал. Впрочем, как и особого горя. Дома он был один, что меня немного удивило. Ожидал, что этот кадр будет сидеть в окружении своих корешков, но по здравом размышлении понял, что не нужны ему лишние свидетели. Бизнес идет, деньги текут рекой, лучше, чтобы эту реку видело как можно меньше лишних глаз. Негодяй явно не доверял своим дружбанам – и был совершенно прав. В наше время доверять нельзя никому. Не то что друзьям – даже своей родне!
– Что хотели? – рыхлое лицо парня было недовольным, и я его прекрасно понимал. Самое время для бизнеса, а тут приперся «мусор поганый», всю малину обломает!
Обломаю. Я коротко и хлестко ударил его в солнечное сплетение, подхватил бесчувственное тело и волоком, держа за руки, оттащил в пристройку-сарай, примыкавшую к дому. Я еще по прошлым посещениям шинкарки обратил внимание – насколько крепко, даже излишне крепко сделано это помещение. Сейчас только присмотрелся – скорее всего, это старый склад, что-то вроде пакгауза дореволюционных времен. Толщина стены – метр, не меньше! Зачем во времена оны строили такие мощные сооружения – у меня нет ответа. Я не строитель, может, для того, чтобы меньше тратить на отопление? Толстые стены хорошо хранят и тепло, и прохладу. А еще, как доказывает опыт, старые строения стоят сотни и сотни лет.
Когда-то люди строили на века, чтобы дети, внуки, правнуки пользовались тем, что выстроил им прапрадед, и вспоминали его добрым словом! Кто вспоминает сейчас прораба, построившего дома на улице Луначарского? Те самые дома, кухни которых недавно отвалились, задавив старушку и мужика, на его беду проходившего мимо этой мерзкой «панельки»? Впрочем, я ошибаюсь – вспоминают, точно, да так, что у него зад горит, как от адова костра, на котором он и окажется после своей безвременной кончины.
