– Прошу… – почти не удостоив внимания.
Шагнув через порог, офицер доложил:
– По расчёту штурмана, к месту погрузки угля, близ пролива, мы прибудем уже затемно.
– Так и рассчитывалось… согласно милям и времени.
– Прикажете производить погрузку угля ночью?
– Да, – адмирал снова рассматривал на карте начерченную им линию курса и пометки ключевых точек. Почувствовав, что адъютант мнётся, поднял неожиданно цепкий взгляд:
– Что-то ещё?
– Среди экипажа… нижние чины… Волнения!
Адмирал выжидающе глядел.
– …ропщут, что на погибель их в стужу и льды непроходимые ведём…
От Рожественского не укрылась вопросительная интонация офицера, как будто он сам сомневался.
– Смутьянов выявить и в карцер, – сверля глазами, выцедил адмирал, – кто смеет и дальше засомневаться – в карцер.
Затем остановил деревянно ответившего «есть» офицера. Встал в свой немаленький рост, слегка нависая:
– Я такой же, как и все. И иду на острие. Во главе! Не прячась за спинами. И верю в нашу победу. И знаю! Так и передайте. Ступайте!
Но пессимистическое настроение бродило не только среди нижних чинов. И в офицерских кают-компаниях велись разговоры о далеко не радужных перспективах. При этом у господ, как правило, не было проблем с разнообразием напитков, и они усиленно отдавали предпочтение алкогольным.
Узнав об этих брожениях умов, Рожественский в бешенстве запретил употребление спиртного.
После адмиральских репрессий, в той или иной мере прокатившихся по кораблям и судам эскадры, экипажи попритихли. С сомнением косились на буксируемый «Ермак». Бродили острожные слухи с надеждой о «большом американском ледоколе».
* * *
К месту, где на карте командующий размашисто и неразборчиво поставил пометку «конеч. бункр. HAPAG»
[74], эскадра прибыла засветло.
Произошёл сеанс связи по «искровой» с «Ямалом» – пока всё шло по плану, с учётом присутствия британского соглядатая.
В Карском море, по воле ветра, лежащее севернее поле льда-однолетки (не более полуметра толщиной) спустилось к югу. «Откусывая» от него куски льда и мелкие фрагменты, ветер гнал их через пролив из Карского моря в Баренцево. Большинство этих обломков сносило к материку. Но в проливе – близость берегов и талых вод рек способствовали тому, что вся эта снежная каша и битый лёд смёрзлись в неоднородную массу, перекрыв Карские ворота сплошным покровом.
У южной оконечности архипелага Новая Земля, где высокие скалы отсекали воздушные потоки, образовав зону затишья, вода была чистая, покрытая лишь рябью.
– Вот здесь станем на якорную стоянку под бункеровку. Гряда закроет нас от ветра и волны. И глубины, как видите, там приемлемые.
Рожественский собрал на флагмане походный штаб. Стоял у стола, склонившись над картой, указывая на точку с юго-западной стороны архипелага, вблизи мыса, отмеченного как Кусов Нос.
Пока офицеры изучали место и обсуждали меж собой обстановку, адмирал повёл карандашом последующий путь эскадры, отметив для себя (в который раз) наличие двух банок в проливе.
«Ледокол пришельцев стоит тут, за островом Вайгач, – Зиновий Петрович вспомнил пояснения Коломейцева о происхождении его названия – от ненецкого “Вай Хабць”, что переводилось как «остров страшной гибели», – надеюсь, сие не символично. Времени у нас на уголь – вся ночная вахта. Достаточно. Учитывая, что следует всего лишь дозагрузиться. За тёмное время суток “Ямал” пробьёт канал, удалившись за пределы видимости. Следом, с рассветом пойдём и мы. Будем надеяться, что у английского капитана хватит здравого смысла».
Немцам о решении дислокации якорной стоянки «отбили» флажками. Но те, видимо остерегаясь подводных скал вблизи берега, двинулись только после того, как русские пароходы заняли свои места.
Броненосцы стали чуть мористее, грома́дясь серыми тушами в линию, отдав носовые и кормовые якоря.
Уголь перегружали борт в борт, пользуясь стрелами для подъёма гребных судов – на «немцах» мешки укладывали в сетки, краном поднимали и переносили на соседнюю палубу. Но и привычным методом му…хались, перевозя на катерах от судна к судну.
Матросы, разгорячённые от работы, нет-нет да и косились на заснеженные скалы островов архипелага – с одной стороны суша, с другой безрадостный нелюдимый пейзаж. Однако тяжёлая работа не оставляла времени для долгих раздумий и мрачных мыслей.
День тем временем медленно угасал, уступая время короткой ночи. На кораблях врубали освещение, прожектора.
За всей этой иллюминацией наблюдали с британского крейсера, подобравшегося на 20 кабельтовых.
«Целеустремлённо и основательно, – оценивал движение русских кэптен Чарльз Деэ, – как будто не в диких нехоженых северных далях, а у себя на рейде в Кронштадте. Всё под лучами прожекторов, на виду. Перемаргиваются огнями ратьеров, трещат кодом Морзе. Придерживаясь, правда, шифрования. Так и хочется сказать: ну-ну».
* * *
Закончили оперативно. Раньше срока. «Немцы» облегчились и неторопливо отвалили в сторону, оставаясь в пределах тихой заводи.
Русские выстраивались оговоренным порядком, начиная движение к проливу.
«Ермак» наконец избавился от своего унизительного положения «буксируемого», занял место в голове.
Походную колонну по настоянию Коломейцева немного перестроили.
При всём желании чередовать бронированные корабли с тонкобортными пароходами, по причине отсутствия «Ямала», не получилось… и за «Ермаком» шёл «Суворов».
Замыкал строй «Ослябя».
– Обратите внимание, – заметил Игнациус, отняв взгляд от бинокля, косясь на командующего, – немцы не спешат уходить… хотят поглядеть на представление.
– Дадим им разик из «салютной»? – предложил неизвестно чему радующийся Коломейцев.
– Им ответить один чёрт нечем…
– А прикажи́те, – неожиданно согласился Рожественский, впившись с блуждающей улыбкой надежды в бинокль. Потом опустил его и кивнул в сторону «Роланда» с угольщиками, – но не для них. Для поднятия духа наших…
Не договорил. Но все поняли.
Командир «Суворова» отдал приказ, и через несколько минут троекратно бахнули пушки.
Немцы в ответ чего-то выбросили флажное, но следом докатился новый звук далёкого выстрела.
– А вон он! – Игнациус указал рукой на три румба левее.
