– Что? – почти в два голоса спросили кэп и помощник.
– Гляньте… – соловел глазами спец, кивая тыковками на экран.
«Моторчик» уже возвращался на базу, проходя над эскадрой, исправно транслируя.
– Не понял… стреляют, что ли?
Замыкающий броненосец вспыхивал белыми пороховыми бутонами… и что самое поразительное – били рядом! Около корабля взбивались характерные… не султаны взрывов, как в воде, а взметалось ледовое пылекрошево с дымом от детонации.
– Спасение утопающих – дело самих… Они чего это – решили лёд вокруг обколоть пушками и сами выбираться?
– Ерунда какая, – в голосе капитана озадаченность и недоумение.
Джойстик вывел на максимальное приближение, и стали заметны чёрные точки на льду – люди. Людское движение было заметно и на палубе броненосца.
– Запросите Рожественского! Что это у них происходит?
Продолжали смотреть на экран. Надстройка корабля снова обелилась пороховым дымом, но заметить, куда стреляли, не удалось. Затем внизу всё прекратилось – выстрелов больше не наблюдалось. Исчезли со льда и человечишки.
Тренькнул телефон. Вахтенный поднял трубку:
– Радиорубка – на флагмане подтвердили приём.
– Добро! – Черто́в посмотрел на часы. – Так, на «Суворове» цепочка от телеграфистов с дешифровкой и вестовым к командующему займёт какое-то время. Опять же с обычной на то реакцией Зиновия – наш адмирал, кажется, злонамеренно порой не реагирует на телеграммы. Либо отвечает с нарочитым запозданием. Так что я отлучусь пока. Буду у себя. Звоните, если что.
Уже в дверях обернулся:
– Кстати, а что дальсвязь? Передатчик, отосланный в Петербург, так и молчит?
– Молчит. Не удавалось связаться и со «Скуратовым». Престин в контрольное время на переговоры не вышел.
– М-да…
* * *
Именно в этот час вице-адмирал Дубасов составлял подробный отчёт о чрезвычайном и трагическом происшествии для отправки курьером фельдъегерского корпуса.
Вслед за срочной и короткой телеграммой. В столицу. Лично императору.
Регулярные посещения высокими чинами парохода «Скуратов», естественно, не остались незамеченными. Первыми индикаторами были писаки всех мастей, крутившиеся вокруг да около. Тот инцидент с участием матроса и британских подданных закончился ничем (в плане дознания) – у иностранцев оказались влиятельные покровители в Петербурге и дипломатическое прикрытие. Так что жандармский ротмистр, хоть и имел особые полномочия, не смог (не успел) даже провести пристрастный допрос.
Потом весь видимый интерес к «Скуратову» подугас, перекинувшись на более весомые «персонажи».
Но после ухода эскадры Рожественского негласная охрана «объекта» стала докладывать о новых подозрительных и просто не в меру любопытных личностях.
Посовещавшись, Дубасов и ротмистр пришли к мнению, что выставлять наглядный вооружённый караул или ещё как-то усилить охрану – явно привлечь излишнее внимание.
Вице-адмирал в свою очередь предложил Престину снять пока радиостанцию пришельцев и поместить в более защищённом месте на берегу. Константин Иванович пообещал проконсультироваться по этому поводу с потомками, сославшись на возможные сложности с демонтажем. Как и на необходимость ежесуточной поддержки свя́зи, пока не стабилизируется ситуация у Карских ворот.
Разговор этот произошёл ещё до того, как эскадра Рожественского застряла.
Ночью Дубасова разбудили, сообщив, что в порту пожар – горит «Скуратов».
Как ни спешил, но на пристань вице-адмирал прибыл, уже когда огонь удалось погасить.
Здесь распоряжался жандармский ротмистр. По предварительному расследованию, удалось установить, что на пароход проникло двое посторонних. Почему на борту в это время оказался Престин, ещё предстояло выяснить, так как люди ротмистра осуществляли постоянное сопровождение капитана, в том числе и по городу, а также приглядывали за членами экипажа. Но, видимо, проморгали.
Огонь вспыхнул именно в каюте, где находилась секретная аппаратура. При осмотре Дубасов обратил внимание, что она не только обгорела, но и была характерно изъедена кислотой. Что дало адмиралу повод предположить, что Престин ввиду угрозы сохранения секретности успел вылить на неё содержимое бутылки со специальной жидкостью, оставленной потомками как раз для подобной ситуации.
Это же подтверждали (по словам доктора, осмотревшего раненого бессознательного капитана) следы на одежде и руках Престина.
«Скорей всего, Константин Иванович, не успевая, просто разбил бутылку о приборы, руками прикрывшись от брызг. И почему-то случился пожар. И если бы не пожар, шпионы, вероятно, что-то смогли бы унести и скрыться. А так – среагировала охрана, – адмирал пробежался взглядом по закопченной каюте, посчитав почерневшие, оплавленные блоки, – всё вроде бы на месте».
– Один убит. Одного удалось пленить, – ротмистр зыркал глазами, с подозрительным интересом оглядывая место происшествия, – при быстром допросе назвался поляком, но его пшеканье уж явно с английским акцентом. Опять британцы. Что ж им так тут намазано, а?
Адмирал словно и не услышал последнего вопроса жандарма, коротко указав на обгоревшие конструкции и провода:
– Это всё надо перевезти в другое место, предварительно заколотив от посторонних взглядов в ящики.
Вытирая смоченным платком никак не очищающиеся от копоти руки, Фёдор Васильевич мрачно смотрел, как жандармы выставляли обёрнутые в парусину предметы на палубу, где два плотника по-быстрому сколачивали тару. Далее всё сносили на берег и грузили в бричку.
Расстраиваться, естественно, было от чего. Адмирал уже мысленно составлял рапорт императору.
«А предварительно, с утра, надлежит отослать телеграмму. Связь с ледоколом (а через него и с эскадрой Рожественского) теперь только через радиостанцию, которая уехала в Петербург с царским поездом».
Фёдору Васильевичу хотелось держать руку на пульсе, а потому он посчитал, что, пожалуй, и ему лучше будет вернуться в столицу.
«Как бы повлиять и убедить государя не слушать этих проклятых любителей всего английского, коих в его окружении предостаточно, включая ближайшую родню? Слыханное ли дело – беспардонность британских шпионов переходит всякие границы. И требует адекватного ответа, а не дипломатических протестов».
И только потом пришло осмысленное сожаление о жертвах этой шпионской войны. Убит один матрос, второй доставлен в больницу с ножевым ранением. И Престин… Доктор на вопрос о его состоянии трагически покачал головой, констатируя: «Помимо ожогов, пулевое ранение. Пулю удалось извлечь, но вряд ли он протянет долго». Да-а, бедный Константин Иванович.
Дубасов повернулся к подошедшему, откашлявшемуся, чтобы обратить на себя внимание, ротмистру.
