Адекватный ответ… Ему попытались заглянуть в душу.
Дилетанты? Будем воспитывать!..
– Оршич… Жалко ее, конечно. Только с налету не выручить, не дураки же они там, на вашем Транспорте-2! Доложу командованию, может, что и придумают, в очередной межгосударственный протокол впишут. Она у Геринга служила, а Толстый Герман своих не сдает.
Повернулся, поймал взглядом взгляд.
– Знаешь, Рената действительно очень хорошая девушка. Красивая! Мне такие нравятся.
Гость словно не услышал, но что-то на невыразительном лице дрогнуло. Самую малость, как будто от легкой боли.
– Мы с ней сегодня впервые поцеловались. Ты не против?
Сигарета упала на пол. Альберт встал, закусил губу, Лейхт- вейс же не сдвинулся с места. Выходит, не ошибся. Рената хочет в начальники, а этот парень – обычный исполнитель. Двадцать пять лет, а все на подхвате. И ко всему еще зануда.
– Я и не хотел, если честно. Но, знаешь, правило такое есть: если девушка в твоем присутствии закурит, значит, не прочь.
…Эту премудрость Коля Таубе узнал еще в детском доме. Тогда посмеялся, а вот сейчас пригодилось.
– Рената… Моя девушка…
Лейхтвейс встал – и вовремя, чтобы встретить удар. Правой перехватил занесенную руку, закрутив против часовой, вцепился левой в кисть.
Рывок…
– В следующий раз сломаю.
Альберт отошел на шаг, оскалился.
– Убью!
И кинулся, не глядя.
6
Возле каменной кладбищенской ограды жара стала совершенно невыносимой. Небо, потеряв цвет, казалось огромным серым одеялом. Ни ветерка… К ржавому, давно не крашенному металлу ворот страшно и прикоснуться. Князь вспомнил Данте и очень захотел в Первый круг, там, по крайней мере, прохладно.
Здесь – город Дит.
За воротами все то же: долгие ряды могил, часовня, высокий старый кипарис – и безмолвная собака в его тени. Джакоппо-могильщик куда-то сгинул, но Дикобраза это ничуть не смутило. Не к нему шел.
За раскаленное железо он все-таки не взялся. Поглядев сквозь прутья, щелкнул пальцами и, дождавшись пока пес лениво поднимет голову, негромко поинтересовался:
– Воешь зачем?
– Да как ему не выть-то, ваша милость?
Князь отшатнулся – Джакоппо уже стоял возле ворот, лицом к железной решетке. Вблизи он смотрелся заметно старше: выдубленное солнцем лицо в глубоких морщинах, бесцветные слезящиеся глаза, сухие серые губы. Соломенная шляпа сбилась на нос, прикрывая седые брови.
– Служба у него, ваша милость, непростая – стариканов стережет. А они разные бывают, какие тихие, а какие совсем наоборот, так и норовят из-под земли выглянуть. Глаз да глаз нужен.
Дикобраз понимающе кивнул.
– Сторожевая, значит. А мне сказали, что стариканы ваши прямо по улицам бродят. Не уследили, выходит?
Соломенная шляпа дрогнула, громко клацнули желтые зубы.
– Которые на улицах – еще не мои, ваша милость. В городе те, что срок еще не отбыли, потому как флаг у дома не сгнил. Но они тихие, молчат себе – и ждут, никого не трогают. А еще заброды всякие имеются, но за этих я не ответчик. Мои же все здесь, хотите – пересчитайте, у Джакоппо в хозяйстве всегда порядок.
Словно подтверждая его слова, собака от души зевнула. Могильщик меж тем извлек из-за пазухи глиняную трубку и принялся неспешно ее набивать. При этом левый глаз продолжал внимательно следить за гостем. Князь решил перейти к делу.
– Мы с вами соседи, я тут рядом, в гостинице квартирую. Там есть кухня, и я договорился, чтобы всякие остатки для вашего пса откладывали. Обещали брать недорого. Приходите каждый вечер, после ужина.
Теперь уже на гостя смотрели оба глаза, но князь не смутился.
– Может, выть меньше будет. А то ночью не уснешь.
Левый глаз внезапно подмигнул.
– Не уснешь? Нет, ваша милость, не уснешь – это совсем другое. Вот стариканы за ограду полезут, тогда уж точно спать не захочется. За объедки спасибо, ваша милость, сразу видно, что хозяин в Матеру вернулся.
И вновь клацнул зубами. На этот раз трубку удалось не только набить, но и раскурить. Из-под шляпы заклубился сизый дым.
– А не хотите, ваша милость, местечко присмотреть? Оно, конечно, вам по чину в соборе нашем лежать положено, но не советую…
Затянулся от души и пояснил:
– Компания уж больно плохая. И тесно очень, а здесь – простор, можно сказать, благодать.
Дикобраз порадовался, что может любоваться благодатью через толстую железную решетку.
– А почему тогда собака воет?
Могильщик, сняв шляпу, сунул трубку в рот и принялся чесать затылок. Наконец, невесело вздохнул.
– Воет почему? Иному бы сказал, что от собачьей своей природы. Но вы, ваша милость, вроде как наш законный, наследственный, так что вам можно. Ссорятся стариканы! Что ни ночь, то начинают, прямо хоть за лопату хватайся. А почему? А потому, что порядок должен быть, свои со своими лежат, чужаки – с чужаками, особенно если подселяют не в срок. Говорил я, объяснял, так не слушают.
– Стариканы? – не понял князь.
Джакоппо фыркнул:
– Если бы! Со стариканами у меня разговор короткий. Лопатой – и обратно прикопать. Другие… Не верят мне, смеются, мол, стариканам уже все равно. Если бы! Так зайдете, ваша милость? Есть тут местечко слева от часовни, оцените, примеритесь, значит.
Дикобраз невольно удивился. Только что была жара, а тут словно морозом ударило.
– Спасибо, синьор, как-нибудь в следующий раз… А скажите, белая женщина возле храма – это из ваших стариканов? В смысле… э-э-э… старушенций?
– Белая? – могильщик дробно рассмеялся. – Не старушенция это, а баловство. С ней даже лопаты не надо, в челюсть двинуть – и весь разговор.
Долгий протяжный вой… Кажется, у пса имелось по этому поводу особое мнение.
* * *
– Сценарий? – Глория Свенсон, заглянув князю через плечо, окинула взглядом густо изрисованный бумажный лист. – Ты у меня трудяга, Сандро! Только, пожалуйста, пиши проще. Люди приходят в кинотеатр не для того, чтобы решать головоломки. Им требуется только…
– …Герой, Героиня и Любовь, – согласно кивнул Дикобраз. – Уже усвоил. Основной наш зритель – секретарши и горничные. А если нужен Злодей?
Актриса поджала губы.
– С этим осторожнее, нельзя делать его значительным и ярким. Всегда есть риск, что Злодей станет главным героем, и тогда положительные персонажи станут никому не интересны, он просто вытеснит их из кадра. Фильм развалится, все будут помнить только негодяя.
Князь взял ее за руку, поцеловал пахнущую духами ладонь. Свенсон слишком умна для своего ремесла.
