Разбудили его после полудня. Знакомый посыльный, сопровождая каждое слово тяжкими вздохами, сообщил, что прибыла почта. Подеста, забыв о всякой жалости, велел бедняге в самую жару бить ноги на спуске. А ведь еще предстоял подъем!
Князь, искренне посочувствовав, уврачевал рану посыльного шелестящей банкнотой и развернул записку.
…О выходе в ночной дозор подеста не рассказал даже супруге. Служебная тайна! Однако секретарю муниципалитета сообщил, опять-таки согласно служебной инструкции. Синьор Красный Нос обязан знать, где находится глава города.
Дикобраз понимающе кивнул.
Ка-зал-ма-дж-и-о-ре…
Записку спрятал в тот же карман, где лежал молитвенник. Подошел к подоконнику и запел, глядя в горячую летнюю синеву:
Убежала, убежала в страхе дочка…
Он избил меня отменно.
Но красотке, но красотке неизменно
Буду верен я душой.
Тиритомба, тиритомба,
Тиритомба, песню пой,
Ты песню пой!
4
Могло повезти, могло и нет. Парней в коридоре двое, в камеру же заходит один, второй остается за дверью. Но это в обычном случае, следовало рассчитывать и на необычный. Могут зайти вдвоем, могут и Альберта с собою захватить. Тогда – плохо дело.
Плохо, да не совсем. Лейхтвейс вспомнил, что кобуры у парней всегда застегнуты. Значит, пара секунд в запасе еще есть.
Итак…
Он подошел к двери, отмерял шагами нужный размер, пометил точку на полу. Здесь! Дверь откроют не полностью, она тяжелая, из стали. Первый, кто шагнет за порог, обязательно поглядит на койку. Она от входа слева…
Оставалось вспомнить всех, кто может быть в подземелье. Не так много, охранники не меняются, значит их двое. Добавим врача, драчливого Альберта и чувствительную фройляйн Ренату. Терпимо – если не навалятся толпой и не станут стрелять издалека.
Осколки, покружив, сложились четкой и ясной картинкой. Ничего невозможного, обычное учебное задание.
Нет! Не совсем обычное. На учении случаются «условно убитые». Здесь будут – безусловно.
Лейхтвейс поморщился, отгоняя ненужную муху-мысль. По закону и уставу он прав. По совести? Пятеро на одного, здесь уж кто выживет. И вообще, он – сотрудник Абвера. Какая еще к черту совесть?
Воды по-прежнему не было, он не пил и не умывался почти сутки. Лейхтвейс облизал языком сухие губы, поморщился от солоноватого вкуса крови…
Не он первый начал!
Работаем!..
* * *
Он ожидал крика, но охранник рухнул беззвучно. Не упал даже – сполз на пол, прижимая ладони к голове. Зато загрохотало железо, унитаз все-таки вырвался из рук. Металл ударил о камень.
…Четыре винта, на каждый ушло полчаса – ложка не подвела. Сантехника весила немало, и Лейхтвейсу пришлось изрядно потренироваться, прежде чем он освоился. Подъем – рывком, на вытянутые руки. Шаг вперед…
…Удар!
Второй охранник – в дверях. Он уже все понял, но вместо того, чтобы убежать, принялся расстегивать кобуру. В последний миг все-таки сообразил, поднял руки, пытаясь защитить лицо.
Поздно!
Ноги согнуты в коленях… Наклон… Джеб – в туловище, в солнечное сплетение.
Слегка уклониться…
Кросс в голову, со всей силы, без всякой жалости! Еще один!..
Все. Минус два!
Пистолет взял только один, второй кинул в отверстие от унитаза.
Коридор, желтые лампочки под потолком, слева и справа – железные двери…
* * *
…Альберт подставился сам: выскочил в коридор с «люгером» в руке, но стрелять почему-то не стал – поднял руку, хотел что-то крикнуть. Лейхтвейс убил его первой же пулей, навскидку, с нескольких метров промахнуться грешно. Задержавшись на миг, толкнул необутой ногой лежавшую на истоптанном каменном полу голову. Ничего не почувствовал, лишь невидимый счетчик зафиксировал: минус три.
Эхо выстрела долго металось по коридору, однако двери оставались закрытыми. Лейхтвейс наугад попытался открыть ту, что ближе. Не смог, потянул за тяжелое металлическое кольцо следующую. Пусто, такая же камера, как у него, но без койки и даже без лампочки.
Следующей, за углом, была допросная, тоже пустая. На столе – пепельница с вчерашними окурками. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда чья-то пуля врезалась в камень у самого виска. Лейхтвейс упал на пол и выстрелил, не глядя, на звук.
Рената?
Не она – еще один парень, незнакомый, в такой же нелепой синей форме. Тоже на полу, но упал не сам, пуля помогла. За спиной – открытая дверь, значит оттуда. Лейхтвейс неторопливо поднялся и, проходя мимо, сделал контрольный выстрел. Точно в висок, такой же стриженый, как у него самого.
Минус четыре. И пять патронов-смертей в запасе.
Еще две камеры оказались пусты. Оставалась последняя – крайняя справа. Он хотел взяться за кольцо, но дверь открылась сама. Николай Таубе невольно усмехнулся.
Встретились!
В глаза смотреть не стал. Поднял руку с «люгером» повыше, чтобы ствол глядел прямо в лоб.
– Не убивай, – Рената сглотнула, сделала шаг назад. – Я… Я без оружия. Не убивай, пожалуйста!
Прежде чем ответить, он быстро сосчитал живых и мертвых. Один лишний, одного не хватает.
– Врач – где?
– Уехал, – теперь она смотрела в черный зрачок ствола, завороженно, не решаясь отвести взгляд. – Будет через два часа… Ко-лья, не убивай, я все расскажу.
– Расскажешь, – согласился он. – Только не мне. Старшим был Альберт?
– Д-да! Именно он хотел тебя пытать, он – не я.
Воспитанник Карла Ивановича мысленно начертил простенькую схемку. Два «активных агента», двое на подхвате, один в резерве. Главным был все-таки Альберт, а не эта говорливая. Угадал!
– Снимай ремень. И найди какой-нибудь платок, а то тряпкой рот заткну. Кстати, мои ботинки где?
Справившись с делами, он неторопливо прошелся по коридору, переступив через лужу крови, в которой лежал незнакомый парень. В его камере было тихо. Минус первый и минус второй не двигались, хотя тот, кого он уложил джебом, был еще жив.
Добивать не стал (ненадолго!), просто запер камеру снаружи.
В нагрудном кармане Альберта оказался пропуск с фотографией. Рассматривать его Таубе не стал, приобщив к тому, что уже забрал у раскосой. Забрал патроны, перезарядил «люгер». Его собственный карабин нашелся в комнате Ренаты, в углу, там же, где ботинки в комплекте с горным кепи. Лейхтвейс, с удовольствием умывшись, привел себя в порядок, застегнул верхнюю пуговицу альпийской куртки и надел головной убор, чуть сдвинув его на левое ухо.
