* * *
Пьетро Черви никого не любил и никем любим не был.
Пьетро Черви жил в большом старинном доме в двух шагах от главной площади.
Пьетро Черви давал землякам в долг под верный залог.
Пьетро Черви убит вместе со всей семьей и двумя слугами.
Амен.
* * *
– Средневековье! – выдохнул князь, перекрестившись на тонкий шпиль соборной кампанилы.
Синьор Канди согласно кивнул.
– Оно самое. Вариации на тему «Венецианского купца». Шейлока прирезали, а добрые горожане поспешили обвинить во всем иноверцев. Нас с вами, ссыльных! Почему-то все уверены, что это сделали пришлые, хотя каждый второй в толпе должен покойному немалых денег. Впрочем, есть еще одна деталька…
Оглянулся и проговорил, но шепотом:
– Знак Градивы – отпечаток женской ладони на двери. Белая краска… Говорят, за день до убийства Черви ее встретил, здесь у собора, ночью. А утром пошел к священнику и устроил скандал, что тот, мол, за Домом Божьим не смотрит. Как видите, синьор Руффо, политикой здесь и не пахнет. А поскольку деньги остались целы, версия остается одна единственная – вендетта.
Князь покосился на соломенную шляпу.
– Позвольте выразить вам свое уважение, синьор Канди!
– А-а! – понял тот, – интереснейший персонаж этот дон Агостино. Не поверите, но у нас нашлись с ним общие знакомые. Его внучатый племянник живет в Турине, учится на одном курсе с моим братом. У меня имелось нечто вроде рекомендательного письма. Но здешний крестный, думаю, ни при чем, они с покойным не враждовали. Кроме того, дон Агостино старается лишний раз не привлекать к себе внимания. Времена нынче не те.
Дикобраз задумался.
– Вендетта – это кровь, а не деньги.
– Кровь, – охотно согласился интерно. – Думаю, полиция что-нибудь раскопает. Этакое шекспировское.
– А еще есть власть.
Последнюю фразу Алессандро Руффо ди Скалетта проговорил не вслух – просто шевельнул губами.
– Ого! – голос синьора Канди внезапно дрогнул. – А ведь сейчас что-то будет! Синьор Руффо, а не зайти ли нам, допустим, в храм. Оно как-то…
Князь обернулся. В толпе кипел водоворот. Стоявшие у входа в муниципалитет теперь пробирались сквозь людскую толщу, явно намереваясь двинуться дальше, к ступеням старого собора. Черный флаг дрогнул и тоже сдвинулся с места. Интерно засуетились, кто-то уже скользнул вдоль стены к ближайшей щели между домами.
– Не убежим, – рассудил Дикобраз. – Если что, из алтаря выволокут. В годы давние на родине моих предков случилась Сицилийская вечерня…
Америго Канди зябко повел плечами.
– Вспомнили! Впрочем, вы правы, и оружие не поможет. Толпа!..
Оружие? Интересно, чье? Князь мысленно сделал зарубку в памяти, и тут же в лицо плеснуло холодным зимним ветром. Февраль 1917-го, грязные окопы возле Изонцо – и густая цепь венгерских гонведов. Третья атака за день, прежде спасали пулеметы, но патронов осталось в обрез. Лейтенанта только что убили – на бруствере, когда он попытался поднять роту в штыки. Кто-то уже уползает подальше, надеясь скрыться в траншейных лабиринтах, прячется в глубоких «лисьих норах».
Гонведы – народец с характером, могут и в плен не взять. Поднимут на штыки – и конец солдатикам. Была рота – нет роты, отвоевалась. Чумба-лилалей, чумба-лилалей, чумба-лилалей! Ла! Ла! Ла!..
Отвоевалась? Еще нет!
– Вперед, берсальеры! – густым басом ревет капрал Кувалда. – Вы что, ребята, хотите жить вечно? В штыки, в штыки!.. Переколем эту сволочь!..
Берсальеру Дикобразу очень страшно, но тяжеленная винтовка Манлихер-Каркано (та самая, мечта археолога), уже в руках. Мерзко, холодно, земля скользит под подошвами…
Он поднимается на бруствер.
* * *
…Черный флаг – в двух шагах. Толпа надвинулась со всех сторон, отрезая дорогу к церковным ступеням, интерно, брызнув мелкими каплями во все стороны, растворились в глубине переулков. Америго Канди… Только что был здесь, у левого локтя, но сейчас там пусто.
…Вероятно, хочет жить вечно.
Алессандро Руффо ди Скалетта шагнул вперед, прямо к флагу. Подбородок вверх, взгляд не в глаза – поверх голов. Снял шляпу, широко перекрестился, снова надел. И стал ровно, словно прадедовский меч.
– Это он, – порывом ветра прошелестело по толпе. – Прежний владетель который… Хозяин Матеры…
Дикобразу почему-то вспомнились давние споры с приверженцами немецкого экономиста Маркса. Классовая борьба? Вот она, классовая, в самом сжатом виде.
– У Пьетро Черви было трое детей, – громко, в полный голос, бросил кто-то. – Трое, слышите, принчипе? Кем бы ни был их отец, они невинны.
– Власть найдет душегубов, – ответил он и, заглушая ропот, ударил голосом: – Найдет! Вы должны в это поверить – и помочь в розысках. Только так поступают мужчины. Или я говорю с кем-то еще?
Голоса стихли. Вперед выступил кто-то высокий, седой, в темной шляпе, надвинутой на глаза.
– Мы чтим закон и обычай, принчипе. Мы бы и пальцем не тронули этих трусов, которые сейчас забились под камни. Но мы знаем – это сделал чужак. Никто бы из нас не пошел на такое.
Князь поймал взглядом взгляд. Седой, в темной шляпе, покачал головой.
– Я отвечаю за свои слова, принчипе. Среди нас есть мерзавцы, способные поднять руку даже на детей. Но не на синьора Черви. Он был нашим патроном и защитником. Мы не любили его, но он исполнял свой долг перед Матерой. Теперь мы осиротели. Что делать, принчипе? Властям веры нет, это тоже чужаки – или те, кто служит чужакам. Мы не верим даже священнику, он тоже не наш, его прислали из Рима. При прежнем нечисть бы не гуляла вольно. Чужаки ее и разбудили!
Толпа вновь зашумела, надвинулась, смыкая круг. Дикобраз мельком подумал о том, что уходить нельзя. И молчать нельзя, хотя любой ответ не придется людям по душе. Он, князь Руффо – тоже чужак.
– Если это вопрос – отвечу. Вы чтите закон и обычай, что правильно. У покойного Черви обязан быть наследник. Отныне долг перед Матерой – на нем.
Ответом стала тишина, тяжелая, гулкая. Наконец, кто-то в самой глубине толпы выдохнул.
– Так он еще больший негодяй, чем Черви! У него теперь не только долг перед городом, но и наши долги тоже. Пропадем с ним!..
– Ничего, разберемся! – откликнулись сразу несколько голосов. – Поговорим по душам!
– Нет у него души! – возразил тот же голос. – Господь забыл наделить.
– Ничего-ничего! Поищем и найдем!..
Сквозь толпу начали пробираться несколько карабинеров. Им не мешали, лишь смотрели угрюмо. Из-за чьей-то шляпы показались знакомые усища синьора бригадира.
