…Похороны сегодня на Чимитеро Монументале в Милане. Даже если бы отпустили, он все равно бы не успел. Как-то слишком быстро, обычно ждут третьего дня. Или ее муж, который старый, лысый и с брюхом, куда-то торопится?
Хоронить конечно же будут в закрытом гробу. Машина загорелась…
«Арестовать меня не посмеют, у меня французское гражданство…»
Дикобраз, опрокинув рюмку, выдохнул, пытаясь не думать о том, что лежит в запаянном намертво цинке. Лучше о другом, о чем угодно, допустим, о кино.
– Синьор Канди, вы Голливуд любите?
Тот, тоже употребивший, едва не подавился.
– Шутите? Да это же полная безвкусица, выставка манекенов! Я уж не говорю о сценариях…
Князь слегка обиделся.
– Ну, вот! Я, между прочим, целых три написал, один даже чуть не поставили.
Солгал! Поставить-то поставили, но фильм в прокате провалился.
* * *
– Сандро, не надо спорить, – сказала ему Глория Свенсон. – Наше кино – это театр кабуки, адаптированный для фермеров Среднего Запада. На экране – своя жизнь, там ветер не портит прическу, море не смывает косметику, а ковбой, проведя неделю в пустыне, все равно одет в чистую рубашку. Аэроплан, если воткнется в землю, обязательно должен взорваться, причем в ту же секунду. Почему? Да потому, что зритель ждет. И с этим автомобилем та же история. Пули в бензобак вполне достаточно. Взрыв, авто объято огнем, и злодеи сгорают в муках. Герой бросает «кольт» на землю, оборачивается к героине, берет ее за руку…
– Пуля в бензобак? – Дикобраз в нерешительности почесал кончик носа. – Никакая машина от этого не загорится, даже злодейская. С чего вообще автомобилю взрываться?
Свенсон тяжело вздохнула.
– Потому, Сандро, что это пуля – последняя, герой ранен, а машина с врагами уже в двадцати метрах. Лицо крупным планом, глаза, губы, пальцы на рукоятке пистолета… Должна взорваться!
Ее руки мягко легли ему на плечи, и Фома Неверующий сдался.
– Взорвем! Если хочешь, герой просто плюнет на капот.
– Это мы прибережем для комедии, – улыбнулась женщина. – Пиши!
* * *
Сценарий выходил не слишком сложным, только вот думать о нем не хотелось. Как и о том, кто мог быть этим неведомым автором. Князь вновь наполнил рюмки, взял свою.
– Давайте выпьем, синьор Канди. А заодно поведайте, что нового в славном городе Матере?
Интерно пить не спешил. Рюмку поднял, оглянулся по сторонам.
– Что-то происходит, синьор Руффо, что-то очень плохое. Вы мне не верите, ваше право. Но сейчас я говорю от имени всех ссыльных. Власти скрывают правду, уверен, что в Риме ни о чем даже не подозревают, хотя уже погибли несколько человек. Мы написали письма, я передам их через дона Агостино. Но, боюсь, их даже не станут читать. Кто мы такие? Напишите вы, прямо в канцелярию Дуче. От вашего письма они не отмахнутся!
– С какой стати? – удивился Дикобраз. – Я там давно в черном списке, еще с Авентины. И о чем собственно писать?
– Но… То есть, как о чем? – синьор Канди даже растерялся.
– Все преступления власти расследуют, их пока не в чем упрекнуть. То, что наша почта не доходит, мы доказать не можем. Остаются привидения, но не думаю, чтобы Дуче ими заинтересовался.
– Заговор, – шевельнул губами интерно. – Все, что пока кажется непонятным и нелогичным, рано или поздно сложится в очень простую схему…
«В сценарий», – мысленно поправил Дикобраз. Кажется, у него нашлись подражатели. Но Канди ошибается, все, если задуматься, понятно и очень логично.
– …Но это «или поздно» для очень многих может означать смерть. Напишите, синьор Руффо! Одно слово «заговор» их раз- будит.
Князь покачал головой.
– Волки! Волки! Тревога не должна быть ложной. Если нас спросят, у нас должны иметься доказательства. Они есть?
Несостоявшийся актер поморщился.
– Не думал, что вы такой формалист. Плохо, очень плохо! Если с письмом не получится, останется лишь один выход…
Дикобраз отвернулся, чтобы не встречаться с собеседником взглядом. Если синьор Канди и сценарист, то скверный. Слишком все очевидно. Что можно предложить узнику?
– Побег! Да, синьор Руффо, побег! Раньше не предлагал. Теперь – самое время.
Из-за приоткрытой ставни послышался долгий и тоскливый вой. Кладбищенский страж на посту. Вечер. Скоро проснутся стариканы. Самое время…
3
– Итак, что мы видим? Сначала вы, Таубе.
Лейхтвейс взял в руки снимок, покрутил перед глазами, пытаясь понять, где верх, а где низ. Если положить на бок, выйдет снаряд от тяжелой гаубицы. Но снимок вертикальный. И снаряд неправильный, с чем-то непонятным в головной части.
…Знакомая комната, стол, они с Цаплей за столом. Куратор здесь же, прохаживается от двери к подоконнику. А на фотографии… Впрочем, нечто подобное видеть уже приходилось.
– Это, господин майор, баллон для хранения и транспортировки отравляющих веществ. Только необычный, с цифровым замком. Значит, что-то новое и секретное.
– Русское, – добавила Цапля, взглянув на фото. – Похоже на их термосы. Но вещества могут быть и биологическими, в СССР такие опыты ведутся.
Карл Иванович смеялся редко, а уж хохотал хорошо если раз в пятилетку. Но тут прорвало. Закинул голову, зажмурился от удовольствия – и от всей души. Долго, очень долго. Наконец, выдохнув, вытер глаза платком.
– Фантазеры! Нет, молодые люди, ошибаетесь. И знаете почему? Выдумки у вас не хватает.
Стер улыбку с лица, над столом наклонился.
– Это термос для воды, бронированный и действительно с цифровым замком. Изготовлен лично для товарища Сталина. Фотографию мы получили совершенно случайно, и мне тоже пришлось изрядно поломать голову.
– Д-для воды? – растерялся Лейхтвейс. – А зачем?
Неле и на это не сподобилась. Взяла снимок, осторожно, словно боясь отравиться, поднесла к самым зрачкам… Куратор присел, ударил костяшками по твердому дереву, словно гвоздь заколотил.
– А затем! Сталину приходится бывать на разного рода заседаниях, сидеть в президиуме и выступать. Ораторам приносят воду, есть на то специальная группа обслуживания. Но у Сталина вода своя – в этом термосе. К нему приставлены шесть человек: две подавальщицы, двое охранников и двое в резерве. Эти люди не из НКВД, тех к вождю и близко не подпускают. Существует специальный отдел ЦК, он и занимается безопасностью и, возможно, не только ею. О Наркомате внутренних дел мы знаем много, об этом отделе – ничего. Но очевидно, что там собраны лучшие силы, обеспеченные всем, чем требуется. Термос – мелочь, стеклышко в калейдоскопе. Кстати, у фюрера ничего подобного нет, я интересовался.
