Упав на стул, провела полотенцем по лицу.
– В пять утра Ламла позвонил, но ты, конечно, не услышал. Пришлось самой. Начальство торопит… Держи, уже расшифровала.
Белый листок лег на стол рядом с блокнотом. Лейхтвейс взглянул недоуменно.
– А что случилось?
Девушка зевнула, прикрывшись ладонью. Кажется, и вправду не выспалась.
– Понятия не имею. Радио включила, но у нас дома все в порядке. Разве что Мадрид взяли…
Задумалась, потерла мизинцем нос.
– …Лондон передал, что Дуче собирается в Испанию, французы усилили группировку на границе, англичане отправили к Балеарам какой-то линкор. Никакой связи не вижу, но нам с тобой велено разведку свернуть. Все внимание – на Ближнюю дачу в Кунцево. Будем готовить исполнение.
В первый миг он даже не сообразил. Сталинскую дачу они собирались проведать следующей ночью. Исполнение?
– Сталина убить? – все еще не веря, выдохнул он. Все оказалось даже проще, чем первый полет над Москвой. Пришла девица с полотенцем, положила на стол лист бумаги.
«Завтра мы встретимся и узнаем, кому быть властителем этих мест…»
Неле, вновь зевнув, помотала головой.
– Никак не проснусь. Кого прикажут, Лейхтвейс, того и будем исполнять. Но, думаю, Сталина… Пожалуйста, позвони, пусть кофе принесут.
9
Мерзлый холод не давал уснуть, но князь заставил-таки себя дождаться рассвета, скорчившись под тонким невесомым одеялом. Встав, бестолково помахал руками, пытаясь согреться, умылся ледяной водой и понял, что новый день начался. Подумав, отыскал мелкий камешек и процарапал на стене неровную вертикальную черту. Больше делать и нечего. Сценарий «Герой в узилище» завис, не желая двигаться с места, пещера обследована, а смотреть в сторону корзины с продуктами пока не тянуло. Оставалось вернуться на матрац, накинуть на плечи одеяло и петь грустную песню о бедном-бедном солдате. Или молиться, благо книга в кожаной обложке ждала в левом кармане пиджака.
Дикобраз, однако, повел себя странно. Нашел еще один камень, уже побольше, доволок по лестнице до самой двери и установил ровно посередине. Если войдут, будет слышно сразу. Затем оттащил матрас от стены, уложив в самый центр светового пятна. И только потом полез в карман за молитвенником.
Открывать не стал, положил на колени. Добрая матушка Джина верит, что семейная реликвия может помочь. А вдруг она права? В городе, по которому бродит Белая Градива, где на погосте буянят непослушные стариканы, а мертвые похищают живых, молитвенник – не просто книга в переплете из прочной коричневой кожи.
…Господи Иисусе Христе Боже наш, святого апостола Твоего Петра от уз и темницы без всякого вреда освободивший, прими, смиренно молим Тебя, жертву сию милостиво во оставление грехов рабов Твоих в темницу всажденных…
Бумага поддалась легко, со всем прочим вышла заминка, книгу переплетали на совесть. Князь не торопился, тщательно отделяя кожу обложки от тонкой бумажной основы. Под ней – кусочек шелка, внутри что-то маленькое и очень твердое. Под другой обложкой – тоже шелк. По ткани тонкой золотой нитью – вышивка, фамильный герб.
Молитвенник не вызволил предка из подземелий замка Святого Ангела. Вернувшись домой, страдалец решил позаботиться о тех, кому придется пройти его путем.
«…Всесильною Твоею Десницею от всякого злого обстояния избави и на свободу изведи…»
Три золотые монеты, на аверсе всадник, реверс – женщина в шлеме и с копьем. 1702 год, неаполитанская чеканка, король Филипп V. Тяжелые, полновесные… Очень серьезный аргумент, дабы умилостивить злого человека!
Однако не всегда такой аргумент поможет. На этот случай есть иное – два маленьких стальных братца, мальчики-с-пальчик: напильник да острый ножик. И сестрица их, тоже с пальчик – острая пилка. Если верить семейным преданиям, выковал всех троих некий кузнец со склона Везувия, не простой, слово верное знавший. Крепок металл и чист, ни капли ржавчины не пристало.
Два братца и сестрица весело подмигнули князю Алессандро Руффо ди Скалетта. К бою готовы, ваша светлость!
«Тогда не жалуйся, берсальер! – сказал ему бывший капрал Кувалда. – С врагами я не церемонюсь».
А когда это он жаловался?
Глава 11
Семеновское
Что-то в мире случится. – Замок и наручники. – «Бог ехал в пяти машинах». – Лабиринт. – Буревестник. – Капитан Лароза. – Повод. – Заговор. – Гадина. – «Белая пришла!..» – Нокаут. – Трибунал. – В небо!
1
Сон был пуст и бездонен. Стоял ясный день, однако небо потемнело, наполнившись густой синевой, солнце же исчезло, оставляя пространство холоду и ветру. Спасал включенный ранец. Малая пушинка, превратившись в камень, недвижно застыла в зените. Лететь некуда и незачем, в его небе не осталось ничего живого, только он один. Надолго ли? Черный «блин» за плечами может работать практически бесконечно долго, но человек слаб. Несколько часов выдержит, а потом усталость возьмет свое. Невидимые крылья исчезнут, и «марсианин» заскользит вниз, сперва медленно, словно осенний лист, затем камешком, брошенным в омут. Быстрее, быстрее, еще быстрее… Вечный свободный полет в никуда, в бездну, в небытие.
Рай не бывает без Ада.
Выход один – уйти, проснуться, вернувшись в отторгнувший его мир, пусть чужим, но все-таки живым и сохранившим разум. Синева темнела, ледяной ветер бил в лицо, однако Лейхтвейс терпеливо ждал. Сюда он уже не вернется, значит, надо попрощаться. С небом, с мечтой, с любовью.
– Фройляйн инструктор! – негромко позвал он. – Вероника!
Ответа не было, но воздух еле заметно дрогнул, и Лейхтвейс понял: его слышат, его слов ждут. И тогда он заспешил, вспоминая все то, что хотел сказать, и уже никогда не скажет в мире, куда скоро придется уйти.
– Фройляйн инструктор! Когда я вас впервые увидел, то больше всего на свете захотел стать таким же, как вы. Может, это любовь, может, иное что-то, не знаю. Я мечтал подняться вместе с вами в небо и быть рядом, долго, очень долго. Вечно! Но сейчас я понял: этому никогда не случиться. Наши небеса – разные, вы – Ночной Орел, я – крылатый убийца. Вы сделали свой выбор, я тоже. В вашем небе мне нечем будет дышать.
Синева темнела, из самой глубины поднимались рваные черные клочья, воздух стал холодной морской водой. Еще немного, и вода застынет льдом. Небо станет последним кругом Ада, Джудеккой, где место таким, как он, изменникам и предателям.
– Я выбрал Гитлера. Я веду войну против собственной страны. Даже если добьюсь успеха, меня все равно проклянут. Жить станет незачем и не для кого. Я не жалуюсь, фройляйн инструктор, просто мне некому это сказать. Больше никогда вас не потревожу, даже в мыслях. Прошу – отпустите меня, Вероника. Уйду в свободный полет – и будь что будет.
«Прощайте!» сказать не успел. Ранец уже не держал, горло забило льдом, и Лейхтвейс рухнул в черный беззвучный водоворот. Бездна сомкнулась, он понял, что не вынырнет и почему-то успокоился. Ни страха, ни надежды. Ничего.
