Парень из «Психушки» не позвонил. Я бы еще раз сходила в «Ситрон», но сделать это одна не решалась. К концу недели объявился Йоги, который так и не смог перейти в следующий класс. В табеле ему написали, что оценки за письменные работы можно было бы компенсировать устными ответами, если бы последние были более осмысленными, но, видимо, он пользуется не теми таблетками. Целую минуту я размышляла, почему бы его не пригласить. Но так и не пригласила. Когда я в следующий раз пойду в «Ситрон», я оставлю свою прежнюю жизнь снаружи. Начну новую — блестящую и небрежную, никому и в голову не придет, какой жалкой я была раньше. Йоги позвал меня на праздник. Снова гриль. Скучные длинноволосые мальчики будут крутить скучные пластинки с толстыми лошадьми на конвертах. Наверное, там появится шанс поближе познакомиться с одним из них, поцеловаться, а может быть, даже и переспать, отгородившись таким образом от Петера Хемштедта.
— Ты кому-нибудь уже рассказала?
— Нет… Что? Нет… Ты о чем?
— Сама знаешь… Ты ведь никому ничего не говорила?
— Боже мой, конечно нет! Зачем?
К Йоги я пришла уже около полуночи. Какими они все казались противными! Парни в штанах-трубах, а девицы в длинных цветастых платьях. Я тоже. А вот Петер и его приятели всегда ходили в зауженных книзу брюках. Смотрится в тысячу раз лучше. Я сразу же подошла к Нацу, другу Йоги. Он ставил музыку, а я просматривала лежавшую рядом кучу пластинок. Хотя какой смысл, я ведь все равно ни черта в этом не понимаю. Ни в названиях, ни в группах, ни в исполнителях. Надо мной висело проклятие: я всегда слушала то, что нравилось парню, в постели которого я в данный момент находилась. Я просто не могла подойти к проигрывателю и пересмотреть пластинки. То же самое, что и в книжном магазине. Там я постоянно покупала книжки карманного формата только потому, что они стояли на полке слева у самого входа. Пройти дальше я не осмеливалась. Боялась, что продавщица спросит, что я ищу. Мне ни в коем случае не хотелось, чтобы со мной заговорили.
Нац спросил, ищу ли я что-то конкретное. Я только пожала плечами: «Скажи, нет ли у тебя Дэвида Боуи?» Дэвид Боуи у него был.
В два часа ночи я поцеловала Наца, а он спросил, не поеду ли я с ним и еще парой ребят на другую вечеринку, в дом, где якобы есть бассейн. Мы отправились всемером на огромном древнем «мерседесе», принадлежавшем Нацу и способном вместить всех желающих. Парни влезли втроем на переднее сиденье, а мы с девчонками устроились сзади, стиснутые как селедки в бочке, и хихикая курили травку. Нац, чтобы сократить путь, поехал лесом. Было еще тепло, поэтому он открыл верхний люк. Над нами шелестели листья, парни стоящая музыка, она поднималась к небу и повисала на верхушках деревьев. Я подползла к сиденью водителя, а потом перелезла к Нацу на плечи. Высунулась из люка и положила вытянутые руки на крышу.
— Что это за песня? — заорала я.
— Нравится? Хочешь, я тебе запишу?
Я кивнула, посмотрев вниз.
Я все еще не знаю, что это была за песня. Даже если бы в один прекрасный день я осмелилась подойти к проигрывателю, я бы все равно не знала, что искать. Я собиралась еще раз спросить, но тут началась следующая мелодия, поэтому я просто наклонилась к Нацу, свесила волосы ему на лицо и впилась ему в рот поцелуем, настолько долгим, чтобы он успел въехать в дерево. Может быть, у меня бы появился поперечный миелит и, следовательно, повод для того, чтобы во многом действовать не так, как нормальные люди. Подавленные же раскаянием родители наконец подарили бы мне щенка. Я бы дала Йосту и Петеру Хемштедту денег на правильные пластинки, они бы не отказались доставить удовольствие несчастной инвалидке, которой не подняться по эскалатору. Но один из парней на переднем сиденье просто-напросто взялся за руль на то время, пока Нацу было ничего не видно. Нац засмеялся: «Ты сумасшедшая, совсем без тормозов». Видимо, ему это понравилось.
На другой вечеринке действительно был бассейн, но им не пользовались много лет. Остатки воды на дне смешались с утиным пометом. «Похоже на рассадник для пиявок», — сказал Нац.
Я изображала обкурившуюся малолетку: разбежалась и прыгнула в эту грязь, приземлилась на ноги и перекатилась вперед. Остальные сели на бортик покуривая, а я, обвешанная водорослями и утиными подарками, шлепала по колено в воде. Мне показалось, что если я пробуду там долго, то получу шикарное воспаление легких, буду долго болеть и еще до полного выздоровления исхудаю так, что Мелкая Дорис скорчится от злости, а Петер Хемштедт от одного только сочувствия воспылает ко мне неизлечимой любовью. Нац все время бормотал, что я съехала с катушек, а потом начал дико ржать и позволил мне налететь на него сзади. Я замерзала все больше. «Нац, — начала я скулить, — мне так холодно».
Остальных мы бросили на вечеринке. Пусть сами думают, как ехать обратно. Всю дорогу я не проронила ни звука. Просто смотрела в окно и дрожала. Нац закрыл люк. Перед домом поцеловал меня, расстегнул на платье две пуговицы и положил свою приятно-теплую руку мне на ребра. Дрожь все не прекращалась, а он прижал меня к себе и сказал: «Я тебя согрею. Смотри, сейчас будет совсем тепло». Но я всё тряслась и тряслась, и в конце концов он сказал, что сейчас мне лучше пойти домой и принять горячий душ. Попросил телефон. Я написала номер на обертке от жвачки.
К моему удивлению, на следующий день Нац в самом деле позвонил. Хотел узнать, не очень ли сильно я простыла. Но поскольку я уже несколько лет старалась заболеть, в результате я закалилась и теперь стала здоровой, как кокер-спаниель. Нац был спокойным приветливым парнем на три года старше меня. Я не имела ничего против того, чтобы он был у меня первым.
Только мы сошлись официально, как снова позвонил Йоги: «Только не рассказывай Нацу, что мы ни разу не переспали. Я говорил, что мы долго были вместе». Я пообещала молчать. Мне точно так же, как и ему, казалось это ужасным, поэтому я сочла своим долгом сохранить его тайну.
В первый раз с Нацем все произошло на полу в моей комнате. Опять неудачно. Нац хотел, и я хотела, но, как быстро выяснилось, ни у одного из нас не было опыта и не было любви, которая помогла бы нам преодолеть смущение. На этот раз я не ждала, когда Нац попросит, а сама сразу же пустила в ход руки. Мне не хотелось выслушивать его требования. Хотелось, чтобы все было позади как можно скорее. Потом Нац лежал рядом и гладил мои волосы. Я бы с удовольствием вымыла руки. Но внизу в ванной закрылся брат. Прошло не меньше часа, прежде чем я смогла выйти в туалет. Нац сказал, чтобы я принесла ему губку. Уезжая домой, он дал мне кассету, записанную специально для меня. Но магнитофона у меня не было.
Когда родители улетели на Тенерифе с целью сокращения холодного времени года, я использовала представившуюся возможность и убежала из дома. Другого выхода я просто не видела. Нужно было принести себя в жертву и отдаться первому попавшемуся бродяге, чтобы Нац не узнал, что я еще ни разу не спала с мужчиной, — тогда Йоги сможет сохранить лицо. Звучит не очень убедительно. За это время я еще дважды пыталась переспать с Нацем, не сильно беспокоясь о разоблачении Йоги. Нац был подавлен. Возможно, я убежала, чтобы ускользнуть от четвертой попытки. Или же я ушла из-за того, что это был последний шанс вообще когда-нибудь сбежать. Через полгода мне все равно исполнится восемнадцать. Наца и Йоги я посвятила в свои планы. Но о причинах не сказала.
