Она легла на диван с книгой, которую предстояло прочитать к завтрашней церемонии вручения премии «Книжник». За два месяца работы над проектом она так устала, что протянула с этим романом до дня, вернее ночи, предшествовавшей событию. «А лучшее в искусстве — перспектива» было написано на обложке.
«Да, это так, — подумала она. — Не только лучшее, но и главное. Ее надо видеть — эту перспективу. Перспективу собственного творчества. По крайней мере, усилий».
Название книги — цитата из сонетов. Заимствовано у Шекспира. Автор Джеймс Эджерли. Фрея вздохнула. Ничего нового в наше время уже придумать невозможно. Все повторяется. Постмодернизм шагает по планете. На последней стороне обложки об авторе ничего. Она пожала плечами. Странно. Была только цитата из «Наблюдателя»: «Возможно, это могло быть так». Она раскрыла книгу.
На титульном листе она обратила внимание на сигнет — оттиск литеры «Е». Буква, как якорь, повернутый корнем влево, так что изображение читалось в виде буквы «Е». По квадратному канту, обрамляющему знак, надпись на латыни: Quis est dignus aperire librum et solvere signacula eius?
[7] Буква «Е», скорее всего, означала «Эджерли».
Фрея прочла роман за ночь. Чувство, вызванное книгой, напомнило испытанное ею однажды. Тогда то, к чему нельзя было прикоснуться, показалось ей до крайности осязаемым. Она пережила это в детстве, когда ее повели на ледовое представление. Сидя на дальней трибуне, она подняла глаза и увидела, что прямо к ее лицу приближается, перекатываясь и поворачиваясь в воздухе, двигаясь, как стрела строительного крана, горизонтальный бетонный столб, переливающийся искристыми крупинками. Она пригнулась, а через две секунды поняла, что это был не столб, а луч софита, двигавшийся над зрителями в темноте, и в нем переливалась парящая в воздухе пыль. Краски сгустились. То, что было прозрачно и невесомо, вдруг показалось убедительно телесным.
Эффект от книги был таким же сильным. Утром она была уверена, что уже читала ее раньше. Или знала о прочитанном всегда.
Люди — это корабли в океане времени. Они могут не видеть друг друга, погруженные в туман, их курсы могут не совпадать, но все они подают друг другу сигналы. Одни движутся в будущее, другие остаются в прошлом. Слова и образы — то же, что в океане звук и свет. Если понять этот язык, можно научиться распознавать связь времен. Ключ к азбуке этих сигналов — сочувствие.
Глава II
Что источник любви
превращает в объект любви.
И. Бродский «В Англии»
Здание Компании издателей и газетчиков — одной из ста восьми существующих по сей день в лондонском Сити Почетных гильдий — было возведено на пересечении улиц Ладгейт Хилл и Аве Мария Лейн в семидесятых годах XVII века и перестраивалось лишь однажды — в 1800 году.
Многое из того, что олицетворяет историю и искусство и позволяет воображению преодолеть границы времени и пространства, мы находим там, где творения мастеров и память о них сконцентрированы в одном специально предназначенном для этого месте — таком, например, как Парадный зал Компании издателей.
Стены, на полвысоты декорированные темными дубовыми панелями, опоясывает череда гербов над верхним кантом деревянной отделки. Пятнадцать гербовых знамен, изготовленных Патриком Барденом
[8] специально для этого зала, склоняются над входящими.
Каждый печатник, издатель, владелец и служащий компании по производству бумаги и письменных принадлежностей, типограф и публицист, попадая в этот зал, чувствует себя среди единомышленников. На витражах высоких окон изображены те, кто вдохновил и благословил в свое время становление британской печати: Уильям Шекспир, Уильям Кэкстон, Святая Сесилия, Уильям Тиндейл и архиепископ Кранмер
[9]. Флит-Стрит, приход Св. Павла, Ладгейт Хилл, Стрэнд, Патерностер-роу, Чэринг-Кросс-роуд — старинные «книжные» улицы и уголки Лондона окружают здание Гильдии. В этой восточной части города английское слово было впервые напечатано на типографском станке. На северном арочном витраже первопечатник Уильям Кэкетон показывает первые гранки Его Величеству королю Эдуарду IV и королеве Елизавете Вудвилл.
В 1619 и 1620 годах издатель Ричард Филд возглавлял Компанию издателей на Аве Мария Лейн
[10]. Он стал одним из героев романа Джеймса Эджерли «А лучшее в искусстве — перспектива», заявленного учредителями премии «Книжник», почетными членами Гильдии сэром Каннингемом и сэром Ройдом, в номинации «Лучшая книга года в жанре альтернативной истории».
Джим Эджерли прошел через холл здания Компании во внутренний двор, который все называли садом. Растений в этом «саду», вымощенном каменными плитами, было мало. Над всем царил платан с асимметричной клумбой вокруг ствола. Входящий в первую секунду обращал внимание на его серый ствол, покрытый плющом и наростами, и взгляд невольно скользил вверх. Дерево, защищенное со всех сторон старинными зданиями, так вытянулось, что крона его, касаясь листьями карнизов и крыш, затеняла весь двор. День был солнечным, но на случай дождя были раскрыты два тента.
Во дворе собиралась публика: авторы-номинанты на премию, их издатели, агенты, друзья, те, кто был приглашен учредителями премии, и представители прессы. Разбившись на группы по пять-шесть человек или присоединившись к тем, кто стоял плотным островком у лестницы, гости ждали начала церемонии. За платаном юный квартет играл Генделя. Это было время, когда формальное общение еще не началось, а неформальное — со смехом и громкими разговорами — неуместно. Поэтому говорили вполголоса и, будто смущаясь, сторонились музыкантов, отчего вокруг квартета образовался безлюдный полуостров.
Друзья Джима — Линда и Форд Аттенборо, Мартин Финли и Энн Ховард, его издатель Энтони Скарборо и редактор Джулия Майерс — уже были здесь. Джим кивнул, улыбнувшись, и быстро подошел к ним. Он был рад, что не ему пришлось их ждать. Обстановка приемов, необходимость непринужденно общаться и первым вступать в разговор с малознакомыми людьми смущала его больше, чем можно было предположить, принимая во внимание его профессию и стиль жизни. Умение и стремление быть на виду и среди людей причудливо сочетались в нем с крайней степенью сдержанности и стеснительностью.
