В разговорах с братом она вспоминала, как, запершись наверху, читала Библию в надежде найти себе оправдание и убедить себя, что сможет пережить свое падение. Ей казалось, что страдания Иова и пророков помогут ей смириться со своим уделом. Но тщетно. Теперь она слышала:
Мысль о страданьях ближних, может быть,
Способна облегчить… А излечить?
Она узнавала каждое слово убивавших ее сомнений.
Все, что читал Уилл, она могла слово в слово сказать о себе. Ее глаза были сухими, она сидела, окаменев, только губы беззвучно повторяли за ним каждое слово.
Никто цветок увядший не корит,
А все бранят разгул зимы морозной.
На жертву ль должен пасть позор и стыд?
Нет, на злодея. Не карайте грозно
Ошибки женщин. Рано или поздно,
Все зло исходит от владык мужчин,
Винить подвластных женщин нет причин
[75].
— Уилл! — она потянулась к нему, обняла за шею и сказала:
Но жалостью своей, о милый друг,
Ты лучше всех излечишь мой недуг!
[76].
Весной Уилл поступил на службу в контору Генри Роджерса, секретаря городской корпорации Стратфорда, на должность помощника адвоката. И вернулся к Энн. Энн Хэтэуэй.
Месяц Энн держала оборону крепости. Два года назад она влюбилась в этого наглого мальчишку, как девчонка, и была счастлива с ним в их потрясающей первой любовной игре. Но в который раз парень был да вдруг уплыл. Писал, правда. Читать она могла. Писать не научилась.
Теперь он не давал ей прохода. Осада длилась недолго. Приближался конец апреля — время судьбоносных событий его жизни. В день своего восемнадцатилетия Уилл был прощен. Он сиял.
— А что это ты веселишься? — спросила Виола.
Он, пританцовывая, крутился перед ней.
— Ненавижу, когда ты застишь свет.
— Как ты сказала?
— Ненавижу!
— «Я ненавижу», — но тотчас она добавила: «Не вас!»
— Она — это кто?
— «Она» — это добрая, в отличие от тебя, толстая, в отличие от тебя, и веселая, в отличие от тебя, — лучшая на свете Энн.
— Ступай! Сластолюбец!
— Ступаю. На, прочти.
Виола взяла листок из его руки.
Я ненавижу, — вот слова,
Что с милых уст ев на днях
Сорвались в гневе. Но едва
Она приметила мой страх, —
Как придержала язычок…
«Я ненавижу», — но тотчас
Она добавила: «Не вас!»
[77].
— Значит, она тебя простила?
— М-да.
— Поспешила.
Уилл обнял сестру за плечи, рискуя уколоться.
— Ви, ну что ты. Посмотри на меня. Возьми у меня хоть немного счастья. Это прекрасно!
Может быть. Только ее прекрасное было далеко.
30 ноября 1582 года было оглашение брака Уильяма и Энн, а на следующий день в приходской церкви Темпл-Графтона в пяти милях от Стратфорда состоялось их венчание.
In nomine Patris, in nomine Filii, in nomine Spiritus Sancti, Amen
[78].
Уилл принял кольцо из рук священника и поочередно надел его на большой и первые три пальца левой руки Энн со словами молитвы и оставил его по обычаю на ее безымянном пальце.
Их головы покрывали льняные «охранительные» повязки для защиты от нечистых духов. На поясе Энн красовался кинжал, что придавало ее фигуре решительность и значительность. Уилл вспомнил, как при первой встрече назвал ее Дианой-охотницей. Он смотрел на нее, и сердце его ликовало. Его жена. Дома их одарили серебром и деньгами. Гости, в свою очередь, получили в подарок перчатки. Уильям вдвойне был счастлив — к этому времени Энн уже четыре месяца носила ребенка. Его ребенка.
В воскресенье 26 мая 1583 года на Троицу в церкви Святой Троицы в Стратфорде Уильям крестил свою первую дочь, темноволосую, ясноглазую, как Энн, шумную и громкую, как он, и, хорошо бы, такую же веселую. Он назвал ее Сузанной, что значило «чистота и безупречность», он верил, что этого ребенка обойдут стороной наветы и невзгоды. На первых порах он не спускал ее с рук. На время в доме воцарился мир. Все были у дел.
Однако передышка оказалась недолгой. Судьба, словно сделав виток, таинственным образом повторялась вновь.
2 февраля 1585 года Уильям крестил снова.
— Чудны дела твои, Шсподи! — шептал он, глядя на две совершенно одинаковые головки и мордашки, сморщившиеся, когда на них упали капли святой воды над крестильной чашей. Два совершенно одинаковых ребенка — мальчик и девочка.
— Их двое! — расхохотался он, обняв сестру и закружив на месте, когда ему впервые показали их и снова вернули по обычаю под бок Энн, чтобы та «приняла на себя болезни младенцев». — Ты слышишь, Ви?
— Уилл, это чудо!
— Вы слышите, слышите все — их двое!
— Что ты горланишь? — осадил его Джон.
— Отец, поздравьте же меня и себя с троекратным продолжением!
Или с троекратным проклятьем?
Отец!
— Зловредное племя.
— Что вы говорите?
— Когда вы, проклятые двойники, вышли из утробы, в доме жизни не стало! И продолжаете плодиться.
— Джон, что ты говоришь! Сколько можно! Силы Небесные! — простонала Мэри.
— Тише, матушка, — Уилл пристально посмотрел на Джона. — Что вы хотите сказать, отец?
— Ты мне, щенок, допрос учиняешь? Иди допрашивай свою жену, с кем гуляла, чтобы второго ребенка прижить. Да постарайся узнать, кто из них твой. Хотя вряд ли у тебя это выйдет. Мне в свое время не удалось. А ты иди наверх! — крикнул Джон Виоле, заметив, что она идет к двери.
Ее лицо было искажено отвращением и страхом.
— Ви, постой! — Уилл догнал ее у калитки.
— Я не могу… Я не могу больше это слышать! Я не хочу больше там жить!
Отец выбежал за ними.
— Приказываю вам вернуться, немедленно!
