Уильям играл Ричарда. Все остальное было не важно. Он играл бесподобно. Удивительно. Страшно. Нежно. Жалко. Пылко. Глупо. Мудро. Смешно. Горько. И отчаянно прекрасно. Казалось, театр и весь город мог рухнуть и развалиться на части, она бы не заметила. Она вздрагивала и охала, словно чувствовала на себе силу ударов, когда он падал, поднимался, когда стонал от боли или затихал, замирая. И не было сил снести, и не было сил не слушать последний монолог.
…Не надо больше музыки. Устал я.
Хоть, говорят, безумных ею лечат, —
Боюсь, я от нее сойду с ума.
И все ж, да будет мне ее пославший
Благословен. Ведь это — знак любви,
А к Ричарду любовь — такая редкость,
Такая ценность в этом, мире злом
[148].
«А к Ричарду любовь — такая редкость, такая ценность в этом мире злом» — Виола всякий раз плакала, слыша это. Вытирать слезы так, чтобы этого никто не заметил, она научилась давно. И это ей неплохо удавалось. Только не в этот раз. Один человек, пристально наблюдая, ловил каждый ее жест.
Капитан Томас Хартли привел в Бристольский порт на неделю свои галеоны — «Турин» и «Верону». Эти корабли он выкупил у Венецианской торговой компании после победы в Гравелинском сражении, в котором принимал участие. Дальше их путь лежал в Лондон. Капитан наблюдал за Виолой уже третий день. В первый день он только заметил ее присутствие. Вчера он купил у нее пьесу. Сегодня он сам подошел к ней, когда спектакль закончился.
— Могу я приобрести у вас еще экземпляр? — спросил он. — А лучше — два.
— Вы очень щедры, сэр. Прошу вас. Не сочтите за дерзость, могу я вас спросить?
— Несомненно.
— Вчера вы сказали, что эта пьеса нужна вам, как воздух. А сегодня покупаете еще два экземпляра. Для чего столько?
— Для того чтобы не потерять человеческий облик и помнить, что ты не только точка в океане. Эти пьесы — моим помощникам. Одному — переписать тексты ролей для нашей корабельной труппы. Другому — сверять, чтобы исполнители не несли отсебятины и в результате не подняли бунт.
Виола едва поняла, что он сказал.
— Простите, сэр — вы сказали, «корабельной труппы»? Боюсь, здесь шумно и я…
— Театры есть не только на суше, но и на море, — улыбнулся он. — Я позволяю моим людям разыгрывать спектакли, дабы они не предавались лени и азартным играм. Капитан Томас Хартли, Венецианская компания, к вашим услугам.
— Себастиан Шакспир, к вашим услугам, — поклонилась Виола.
— Так вот чем вызвано это удивительное сходство. «Одна утроба вас носила, из одного металла в ту же форму отлиты вы»
[149].
Несколько секунд они молчали.
— Могу я узнать, как долго будет идти «Ричард»? — спросил он.
— Не меньше двух недель.
— Как жаль. Мне остается всего три дня, чтобы усилить впечатление.
— Впечатление всегда новое. Оно мимолетно, как время. Приходите завтра и поймете. Простите, капитан, но мне пора.
— Куда вы идете, Себастиан?
В город. К «Слону».
— К «Слону»? Бойкое место. Я иду туда же. И если у вас нет других попутчиков, я предлагаю вам свою компанию.
Виола подумала и согласилась.
Они направилась к выходу.
— Вы служите при театре? — спросил капитан.
— Да. Но я не актер. Можно сказать, я играю свою роль перед сценой. Или перед публикой — среди нее. Как сегодня. Но вы сказали, что у вас всего три дня. Почему?
— В Бристоле мы стоим всего неделю, дальше — курс на Лондон.
— Лондон? Наш театр тоже вернется туда через месяц.
— Я не знаю, где мы окажемся через месяц. Хорошо, если спокойно проведем зиму на суше.
— Что же может помешать вам?
— Политика, болезни, война. Иные заботы Ее Величества. Будем надеяться, что нас ожидает мир. Надежду, как якорь, терять нельзя. Если бы Ричард II понимал это, быть может, он не пал бы духом.
Виола покачала головой. Якорь надежды. Anchora Spei. Издательский знак Филдов. Знак ее надежды. «Надежду, как якорь, терять нельзя». Так просто. Так трудно. Она это знает не хуже моряка.
Она остановилась в переулке, не доходя до гостиницы.
— Благодарю вас, капитан.
— Надеюсь, мы еще свидимся. И, если этому суждено быть, разрешите мне и впредь оставаться вашим попутчиком.
— Спасибо, капитан. Но чем вызвана такая учтивость? Я при случае могу постоять за себя.
Ей пришлось поднять голову, чтобы видеть его глаза, настолько высоким он был. Он очень внимательно посмотрел на нее, наклонился и тихо сказал.
— Таким, как вы, не стоит в одиночку ходить по городу.
— Отчего?
— Оттого, что при случае может пригодиться не только смекалка и ловкость, но и настоящая, мужская, сила.
— Я не знаю, суждено ли нам свидеться. Благослови вас Бог за вашу доброту! И пусть ваши глаза всегда будут так же зорки.
— Скажите, как зовут вас, — попросил он.
— Вы знаете, капитан.
— Назовите ваше подлинное имя. Если не сопровождать вас, то молиться за вас я смогу. Кого из святых покровителей просить о вас?
— Святого Вильгельма, — сказала она и, подумав, добавила, — и Святого Георгия.
Он мягко поймал ее руку и склонился над ней.
— Храни вас Бог! — тихо сказал он.
Отняв руку, Виола развернулась и пошла через площадь, не оглядываясь.
Капитан Хартли все три дня, прежде чем приказать отдать швартовы, приходил в театр и на площадь, надеясь на встречу. Тщетно.
И все же теперь он знал — он видел собственными глазами, он говорил с ней, он даже касался ее. Пусть в мужском платье, пусть скрывающая свое имя, пусть появившаяся здесь из необъяснимо странной жизни — она есть. Удивительная, непостижимая, земная. Женщина, которую он искал.
Глава XI
Венеция… «Якорь надежды» для людей, чей удел — вечное изгнание…
Э. Грэм-Диксон «Ренессанс»
Я всегда говорю о тебе, как путешественники
говорят о Венеции:
«Venetia, Venetia,
Chi non ti vede non ti pretia».
У. Шекспир «Бесплодные усилия любви»
Утром 29 октября Виола разбирала новые книги, доставленные накануне из типографии, когда в лавку вошел Джек Эджерли.
