Через пару недель стало совсем тепло, и Том пригласил Виолу в порт осмотреть обновленные за зиму корабли. На обратном пути она спросила:
— Скажи, есть что-нибудь на свете, чего ты не умеешь?
— Я не уверен, — рассмеялся он, играя бровями. — Возможно, есть что-то, что у меня не получилось бы. Но это вряд ли.
— Ты до неприличия самоуверен, — веселилась Виола. — Любопытно, что бы это могло быть.
— Есть верный способ это проверить.
— Какой?
— Провести со мной всю жизнь.
Он сказал это так просто, что и она продолжала в том же духе.
— Для этого нужно служить на твоем корабле. Твоей жене достанутся лишь зимние стоянки.
Том кивнул.
— Не худший способ коротать зимы.
Этот день, проведенный вдвоем на верфи, открыл перед ней мир, о котором она много слышала, но даже подумать не могла, как он изнутри далек от ее представлений о нем. Случилось то, на что Том очень рассчитывал — он еще на шаг приблизился к ней. С каждым днем она, удивляясь себе, замечала, что уже не просто рада ему, но с нетерпением ждет, если он не появляется дольше обычного. Почти всегда живущая с чувством тревоги, при мысли о Томе она испытывала душевное затишье. Однажды он решился спросить ее:
— Скажи, почему и когда ты впервые решила надеть мужское платье?
— Когда мне было лет пять. Или около того. А навсегда — когда мы уехали из Стратфорда. Главным образом, чтобы избежать неприятностей в дороге: посягательств и осуждения. Внешность моя, конечно, от этого не выиграла, но остальное — пожалуй.
— Внешность выиграла в первую очередь.
Виола удивленно обернулась на него.
— Это правда, — добавил он. — Ты прекрасна! Знаешь, где бы ты чувствовала себя свободно?
— Где?
— В Древнем Риме. Или в Греции. Там тоже была поэзия и, разумеется, театры. И одежды на людях было немного.
— Почему мы говорим об этом так просто? — удивилась она.
— Вероятно, потому, что думаем именно так.
— А имя твое? Ведь ты считаешь своим покровителем Святого Вильгельма?
— Меня крестили Вильгельминой. Также, как брата. Потом уже нашлось и новое имя. С ним мне стало как-то…
— Свободно? — подсказал он.
— Да.
10 марта 1598 года вышла в свет «забавная и остроумная комедия, называемая «Бесплодные усилия любви», «исправленная и дополненная» У. Шакспиром. Это была первая пьеса Уильяма, изданная с его именем на титульном листе. Ему удалось преодолеть анонимность профессии драматурга и стать «узнаваемым автором». Постановку пьесы тут же заказали несколько знатных домов, и актеры снова отправились в путь, как прежде, вдохновленные успехом.
Виола ждала возвращения Уилла через неделю, но время прошло, а они не вернулись. Она знала, что такое дорога и гастроли в знатных домах, но в этот раз потеряла самообладание. Такой застал ее Том.
Она ходила из стороны в сторону и бормотала: «Что-то случилось! Что-то случилось!» Том раскрыл руки и шагнул к ней, чтобы остановить это хождение. Она повернулась и, так как он не оставил ей места, уткнулась лбом в его шею.
— Я не могу больше бояться за него, — плакала она. — Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Я не хочу!.. Я не хочу!.. Я хочу, чтобы он был жив!
— Он жив и здоров, — тихо сказал Том, смыкая руки за ее спиной. — Я уверен.
Прислонившись к нему, Виола затихла. Звуки ушли. Мысли замолчали. Вдруг она погрузилась во внутреннюю тишину и забыла о времени. Так они стояли долго. Том замер и ждал. Наконец, Виола отстранилась, приоткрыв глаза, как в полудреме.
Была уже ночь, когда в дверь постучали. Это был Уилл. Оказалось, труппу по распоряжению властей задержали для выяснения благонадежности.
Том нравился Виоле, но она не позволяла себе задуматься о большем. Ее ровесник, образованный путешественник и опытный моряк, он ни разу не помыслил усомниться в правоте ее взглядов или осудить ее поступки. Дружить — это она умела. И он вел себя, как друг.
Весна пришла знойной, как никогда. Чтобы хоть на время спрятаться от жары, Том предложил Виоле уезжать верхом в Хэмстед — живописное место с лесами, охотничьими угодьями, тихими затонами, мелкими речками, прудами и холмистыми просторами. Здесь, вдалеке от городского шума и сутолоки, она попадала словно в родную стихию, где становилась, как всё вокруг, изящным и сильным созданием природы, живым и близким. Том любовался ею, стараясь продлить наслаждение от такого общения, зыбкость которого он не хотел нарушить. Желая удержать, он боялся спугнуть.
На одной из прогулок Том сказал, что через месяц отплывает в Венецию.
— А ты? — вдруг спросил он. — Что будешь делать ты?
— Я? Что и всегда.
— Разве ничего не изменилось? По-моему, после нашей встречи мир стал другим.
— Стал. Но я не могу ничего изменить. Мне кажется, что я все отдала брату.
— Вряд ли все.
Сказав это, Том поднялся с травы, они сидели у подножия песчаного холма, поросшего ивами и ветлами, и пошел к воде. Виола смотрела, как он разулся, вошел в воду по колено, вернулся на несколько шагов и прошел, загребая воду босыми ступнями, вдоль берега.
— Родная стихия, — улыбнулся он.
— Моя родная стихия — чернила, Том. Я из них родилась, как из пены морской. Знаешь, что бывает, если смешать воду и чернила?
— Знаю! — он, смеясь, с размаху стремительно провел ладонью по воде, направив брызги в ее сторону. — Знаю!
Виола отпрянула назад.
— Но тогда скажи мне, фантазерка, — выходя из воды и направляясь к ней, спросил Том. — Скажи мне, чем живет земля? Чем мы утоляем жажду? Чем нас крестят? — он подошел совсем близко и осторожно окатил ее голову водой, донесенной в ладонях. — Разве чернилами?
Она зажмурилась и почувствовала его ладони у себя на плечах. Том мягко потянул ее к себе, сделав шаг назад. Он вел ее в воду. Никакая иная стихия не смыла бы с них все, что еще последними бесплодными усилиями отчуждало их друг от друга.
Недаром имя, данное мне, значит
«Желание». Желанием томим,
Молю тебя: возьми меня в придачу
Ко всем, другим, желаниям твоим,
Недобрым «нет» не причиняй мне боли.
Желанья все в твоей сольются воле
[169].
Звуки остались. Слова пропали. Они растворились в ветвях, в каплях воды на коже Тома, в их телах, словно освобожденных от пут. В ее горле рождались звуки — не слова. Это был голос женщины прежде всех слов.
