С черного неба валил хлопьями мокрый снег. Когда он попадал за шиворот случайному прохожему, тот ежился, крутил плечами и прибавлял шагу.
Нечаев поднял ворот пальто и засунул руки в карманы. Кашлянул, и изо рта вырвалось облачко пара. Всего лишь мгновение – и оно рассеялось.
Он перетаптывался с ноги на ногу и думал, как лучше поступить. Может быть, поймать такси и уехать? За сохранность машины он не волновался, брелок с ключами бренчал в кармане, надетый на указательный палец. Казалось маловероятным, что кому-то в голову придет угонять эту рухлядь. Разве что чудак, сидевший в салоне, мог совсем слететь с катушек и разнести машину изнутри. Хотя в последнем Нечаев сомневался.
Решил подождать еще немного, скорее из овладевшего им любопытства, нежели из практических целей. Страх ушел, и теперь его место занимала жалость.
Прошло не так уж много времени, и дверца со стороны пассажира со скрипом распахнулась, тяжелая грузная фигура вылезла на тротуар.
Нежин с тупым видом оглянулся по сторонам. Его пальто было расстегнуто, край измятой рубашки выбился и нелепо свисал над штаниной. В руках Нежин сжимал темно-зеленый томик. Сжимал так сильно, будто боялся, что кто-нибудь вырвет книгу у него из рук. Глаза были влажными от слез, но теперь слезы не катились градом по щекам.
«Ну что, уже не так плохо», – отметил про себя Нечаев. И хотя Нежин не выглядел как человек, представляющий собой угрозу, Нечаев не решился сделать шаг навстречу. Не осмелился и Нежин. Боясь еще больше напугать юношу, он лишь обернулся в его сторону, поднял мокрые от слез глаза и проронил:
– Если когда-нибудь сможете – простите меня! Я так виноват!
И после этого побежал. Но не к своей парадной, а прочь, вниз по улице. Полы его распахнутого пальто трепетали в воздухе еще какое-то время, пока Нежин не свернул в сторону и не скрылся в небольшом темном проулке.
Прежде чем вернуться в автомобиль, юноша некоторое время стоял на месте. Подумал, что слишком резко вел себя с тем бедолагой. Не стоило так кричать на него и выпрыгивать из машины. Если подумать, то в чем Нежин виноват? В том, что не сумел совладать со своими чувствами? Но ведь этого не сумел и он сам. И разве это можно классифицировать как преступление? Нет, конечно.
По телу юноши пробежал озноб, ступни потеряли чувствительность от холода. Он посмотрел под ноги и заметил, что стоит в луже. Легкие кожаные мокасины промокли насквозь.
Когда же он оказался в теплом салоне автомобиля, озадачился еще одной неприятной мыслью: получается, что по большей части во всем происшедшем виноват он сам. Ведь именно его художественные потуги спровоцировали сей отклик. Так, может быть, все дело в них?
Нечаев давно перестал испытывать эйфорию от аплодисментов. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что это скорее жест вежливости, нежели признания. Но то, что он прочел в заплаканных карих глазах Нежина, не вызывало сомнений. И это было так же печально, как и восхитительно.
Нечаев потер ладони и завел машину. Двигатель немного покряхтел, после чего ожил. Хрупкая, почти женская кисть дернула грубый рычаг коробки передач, и старенький «Элидженс» не торопясь покатил прочь. Под колесами все так же шелестел мокрый асфальт, выхлопная труба, как и прежде, танцевала из стороны в сторону и коптила воздух.
13 Трехэтажное панельное здание одного из городских общежитий, куда переехал Нежин спустя несколько дней после кошмарных событий того вечера, едва ли вмещало более двух десятков небольших комнатушек.
Он занял на втором этаже крохотную комнатку, глядевшую единственным подслеповатым окошком в сторону голого пустого сквера. В теплое время года сквер, должно быть, не выглядел так удручающе, но порывистый осенний ветер сорвал со скорбящих берез последние жухлые листья, и теперь их мокрые скользкие стволы лениво раскачивались из стороны в сторону, потеряв силы для сопротивления.
Из мебели в комнате имелись поскрипывающая односпальная кровать, два стула и старый письменный стол, который правильнее было бы назвать школьной партой. Душевая и туалет находились в конце длинного, плохо освещенного коридора. На его стенах топорщились пожелтевшие от времени бумажные обои, деревянные половицы скрипели так же часто, как и кровать в четырех стенах его комнаты, которая, впрочем, по мнению Нежина, была вполне чистой и пригодной для проживания. Там имелось самое необходимое, а главное – теперь он был один. Не нужно ни перед кем оправдываться, объясняться, заставлять себя улыбаться, когда не хочется. Не было ни хмурых лиц, ни громких слов, ни посторонних слез.
С Томой они так и не разговаривали. Сказать по правде, его это вполне устраивало, потому что разрешало сразу несколько неприятных проблем. Впрочем, он все равно не знал, о чем можно с ней говорить. С этой заплаканной бабой… От воспоминаний, как она молча перебирала в раковине кружки, а потом разрыдалась, его воротило. Все слова сказаны, и добавить к ним ему нечего. Может быть, что-то хотела сказать она, но ему это было неинтересно.
Да, он поступил правильно, когда собрал чемодан, с которым не расставался во время командировок, поцеловал в затылок Людку и покинул квартиру своей матери. Это случилось утром. И одеться ему пришлось потеплее, потому что асфальт сковывала еле заметная ледяная корочка, а тротуары слегка припорошило снегом, который не спешил таять.
Но этого времени с лихвой хватило, чтобы начать скучать по дочери. Он понимал, что виноват, но как еще мог поступить? Не забирать же Людку с собой? Оторвать ее от матери, оторвать от привычных обыденных пустячков. Эта идея не казалась Нежину хорошей.
Людка… С ней он скоро непременно увидится. Увидится для того, чтобы постараться ей все объяснить. Ну почти все.
Очень важно, чтобы она сумела понять его правильно. Чтобы сумела простить.
Нежин надеялся, что успеет сделать это прежде, чем бывшая жена настроит девочку против него. «Уж она точно сделает все возможное, чтобы Людка встала на ее сторону, – думал Нежин. – Может быть, придется даже выкрасть дочь», – такие мысли начинали вертеться в его воспаленном сознании, однако же через некоторое время отвергались, ввиду осознания полной абсурдности.
Наверху раздался короткий глухой удар, будто кто-то свалился с кровати. Нежин отвлекся от своих раздумий и задрал голову. Судя по всему, в комнате над ним проживала парочка заядлых выпивох.
Пару минут спустя до него уже доносилась пьяная перебранка. Глухой размеренный мужской бас то и дело прерывали женские истеричные вопли. Раздался еще удар, потом второй. Женские вопли сменились немыслимым визгом, визгом сумасшедшей. Внезапно голоса смолкли, правда, на весьма короткий промежуток времени. Кто-то застучал по батарее. Тупой металлический звук расползся по стояку. Пьяная ругань возобновилась.
Нежин улыбнулся. До шума сверху ему не было никакого дела. Шум не мешал. Стоит ли тратить драгоценное время, чтобы отвлекаться на такую чепуху? Господи, да хоть перережь они друг друга, его бы это ничуть не взволновало. Там другой мир. Чужой для него. Мир, с которым Нежину не хотелось контактировать, более того – не хотелось иметь что-то общее.
