Кладбищенский музыкант вновь провел смычком по рассохшейся скрипчонке, — и, рассекая ветер, над землей пронеслись душераздирающие звуки.
— Сколько можно дрыхнуть! Наконец-то разбудил тебя! — накинулся старик.
— И не только меня, — хмыкнул Тео.
Из земли высунулось еще несколько голов — морои грозили скрипачу кулаками и обещали сделать из его кишок новые струны, но тот лишь отмахнулся.
— Это какое-то безобразие! — возмутился он.
— Так почему вы не прекратите эту игру?
— Да я не про скрипку! — вскинулся скрипач. — Звезда!
— Что?
— Лежу я, значит, на могиле, никого не трогаю. Смотрю в рассветное небо. Мечтаю о новой скрипке. И тут — пшшшш! — через все небо звезда. Ну, думаю, надо загадать себе новую скрипку! Но не успел я и рта раскрыть, как эта самая звезда рухнула — куда бы вы думали, юноша? Прямо на мою могилу! Я еле успел отскочить, как этот огромный огненный шар грохнулся о мое надгробие и — кракс! — расколол его! Святые угодники, за что мне это?! Я же просил подарить мне новую скрипку, а не угрохать старую!
Старик протянул Теодору смычок — на старом дереве темнела трещина.
— Я должен немедленно подать жалобу!
— На что?
— На звезды! Нельзя просто так падать на головы честным людям только потому, что надоело висеть на небе!
Теодор буркнул что-то невразумительное и потопал мимо. «Нашел ради чего будить!» Но едва он отошел на несколько шагов, позади послышалось суетливое пыхтенье.
— Черт возьми, ну что еще?
— Но-но-но, юноша, не сквернословьте! — нагнавший старик погрозил пальцем. — Я вспомнил, зачем пришел! Ей-богу, только эта проклятая звезда грохнулась и расколотила мою могилу, а с ней скрипку, я вдруг понял, что мне до жути хочется…
— Сыграть кому-то истерику под окнами?
— …рассказывать сказки!
Тео уставился на скрипача.
— Сказки?
— Именно! — серьезно заявил старик. — Отныне я прекращаю занятия музыкой и буду зваться Кладбищенским Сказочником!
«Да хоть Кладбищенским Болтуном, отстань же от меня!»
— Когда я чудом выжил после падения этой звезды…
— Выжил? Но вы же и так мертвы!
— Не перебивай! Когда я спасся от этой звезды, то меня словно осенило — я должен пойти и рассказать сказку Теодору Ливиану!
— Знаете, мне не пять лет, чтобы слушать сказки… и у меня дела. Прощайте.
— О нет, юноша! Сказки — это удел взрослых! Вы обязательно должны уделить мне пять минут и послушать…
— Нет!
— Сказки — это мудрость веков! В сказках сокрыта истина! В сказках есть ключи ко всем дверям!
— Нет!
— Вы должны послушать! Погодите! Как насчет сказки о трех поросятах?
Теодор отмахнулся и зашагал прочь.
— А о злом волке? О Фэт-Фрумосе и его летающем коне? О волшебных бобах, светлячках, бедных музыкантах и их невестах-принцессах? О Ненависти? А, юноша? О Храбрости? О Совести? Ну, погодите! А о Любви-и-и?..
Тео остановился, будто влетел лбом в невидимое надгробие.
— Ага! — Старик хихикнул. — Так и знал! Все в вашем возрасте хотят знать о любви!
Тео судорожно соображал, переводя взгляд с одной могилы на другую.
«Л…»
Юноша гулко сглотнул, прищурил глаза. Над горизонтом угасал огонь заката, и теперь багровое око бросало на землю призрачно-красные лучи. Тео оглянулся.
Они еще не знают, что Йонва на свободе. Где же он? Что сейчас делает? Сначала Тео подумал, что ничего страшного не случилось: мало ли что там Кобзарь сказал… Ведь все по-прежнему. Больше не нужно искать загадки, носиться в поисках игральной кости. Все живы, счастливы.
Шныряла отмахнулась, едва Тео заикнулся о Йонве. Но Теодору что-то не давало покоя. Что Глашатай пытался подсказать на этот раз? Ведь и в Полуночи он советовал… Они же пропустили все мимо ушей.
«Когда в мире людей появляется великое зло, оно вызывает ответную реакцию — не менее великое добро».
— Рассказывайте.
Старичок ехидно захихикал.
— Итак, сказка о Невидимке!
Скрипач запрыгнул на ближайшее надгробие, и тут же из могилки, поросшей крокусами, высунулась всклокоченная голова Бужора Болдуряна:
— А ну слезь! Слезь, я тебе сказал!
Музыкант отмахнулся от мороя и, подманив юношу, проскрипел:
— Значит, так, юноша… Откуда история — не помню. Другие матушка рассказывала, какие-то я слыхал у костра от чабанов, а откуда эта — не помню, хоть убей! Однако сказка забавная, что ни говори…
— Ближе к делу можно?
— Тра-та-та, какая спешка! Ох уж эта молодежь — впрочем, оно и понятно, не зря-то вернулся ради сказки о любви, а?
Старик хмыкнул.
— На рассвете всех времен, когда небо было светлее и птицы пели громче, жили на самом краю земли люди. То были совсем иные люди, не то, что сейчас, — предки наши жили песнями, дарами лесов и солнца. Но можете себе представить, юноша, что никто из них не знал величайшего дара человечества — любви?
Да-да, все они жили-поживали без семей — каждый поодиночке, и омрачало быт лишь то, что в мире появилась Смерть — ведь теперь каждый год кто-либо умирал. Но где великое зло, юноша, всегда есть не менее великое добро.
Один златокудрый юноша отправился к реке стирать одежду и вдруг спугнул девушку, пришедшую искупаться. Он смутился и отступил за деревья, но, единожды увидев юную красавицу, не смог ее позабыть. На следующий вечер у входа в его жилище послышался стук. Юноша увидел у порога женщину: с плеч незнакомки струился белый плащ, ее лицо будто светилось, а глаза лучились неземной мудростью.
— Кто ты?
— У меня еще нет имени, — сказала незнакомка. — Но я пришла в этот мир благодаря тебе в тот самый миг, когда ты первый почувствовал то, что никто из вашего рода прежде не испытывал.
Юноша понял, что незнакомка говорила о девушке.
— Ты — мой отец, человек! Дай мне имя!
И он дал ей имя:
— Любовь.
Юноша впустил незнакомку в дом. Женщина прошла к огню и села у пламени, лизавшего свод пещеры раздвоенным языком, протянула белые ступни к теплу — а за порогом уже сгущалась ночь и где-то за пределами поселения, на земле мертвых, пробудились первые нежители.
— Отныне я буду жить среди людей, — сказала женщина с улыбкой, — ибо я дар, который может противостоять даже Смерти.
— Чем же ты поможешь?
— Я дам людям исцеление от зла. Великое счастье. И даже подарю новую жизнь! Ты — первый, кто это познает!
