Теодор снова всмотрелся в кольцо и тут заметил, что лицо музыканта не радостное, как обычно: щеки измазаны чем-то темным, глаза запали. Шляпы нет, кудри спутались и потускнели. Сам музыкант казался каким-то жалким и растерянным.
— Кобзарь, ты знаешь, Йонва…
Музыкант приложил палец к губам:
— Тише, ради бога, тише. Мне все известно.
— Почему вас так долго не было? Где вы? Нам нужна ваша помощь!
Кобзарь замялся.
— Я в тюрьме.
— Что?!
— Смерть узнала, что я помогал тебе. И… она меня…
Кобзарь уронил голову и закрыл лицо руками. Бубенчики на вороте и рукавах трагически тренькнули.
— Она хочет меня казнить.
— ЧТО-О-О?! НЕТ!
Тео почувствовал, что ворот плаща давит слишком сильно. Воздуха не хватало.
— Говорит… — всхлипнул Кобзарь. — Говорит, не справляюсь с обязанностями… Болт… болтливый… Го-говорю… много лишнего… Одни хло… поты… Нового, говорит, Тео… Найдет нового Глашатая!
Кобзарь тоненько взвыл и мелко задрожал, и до Теодора донесся грустный перезвон его бирюлек. Сердце в груди Теодора забилось быстро, как у загнанного зайца, перед глазами все поплыло.
— Она же не может, — пробормотал Тео. — Не может просто так… Но ведь…
— Не может? Тео, ты забыл, кому я служу…
Кобзарь поднял лицо, и Теодор отшатнулся.
Странно было видеть улыбчивого, радостного Глашатая таким: растерянным, блеклым, пустым, будто высосанное кем-то яйцо, от которого осталась одна скорлупа. Тео присмотрелся: за спиной Глашатая темнела серая, обшарпанная стена, а чуть дальше угадывался узор сетки: прутья решетки.
— Прости…
Кобзарь покачал головой.
— Таким, как я, бессердечным, нельзя иметь друзей. Я знал это, Тео. Знал, что поплачусь за свои слова. Но не сдержался. Понимаешь, видеть каждый раз Макабр, общаться с игроками, помогать им, терять их… Мне так хотелось… Боже, Тео, мне всегда — понимаешь? Всегда — в душе хотелось, чтобы кто-то из тех, для кого я был лишь посланником Смерти, разглядел меня настоящего. Ах, Тео… но я забыл, что тот, у кого отняли сердце, не может просто так взять и полюбить. Я забылся…
У Теодора внутри все сжалось.
Смерть казнит Кобзаря.
За то, что он помогал им.
Нет!
— Смерть довольна тем, что Йонва на свободе. Но она боится, что вы ему помешаете. Когда она узнала, что я дал тебе подсказку, Госпожа вышла из себя и приказала схватить меня и отправить в Ноктумгард. В ту самую камеру, где сидел Йонва.
Кобзарь провел ладонью по щеке, стирая сажу. Уставился куда-то поверх кольца, закусив нижнюю губу. Его подбородок трясся.
— Нет! — твердо повторил Теодор. — Нет же.
Он стиснул пальцы в кулак.
Смерть отняла у него все. Родителей. Филина. Тетю. И теперь хочет отнять настоящего друга, который ничего плохого не хотел сделать… От несправедливости у Теодора выступили на глазах слезы.
— Нужно что-то придумать, — процедил Тео. — Я обязательно придумаю что-нибудь!
Нижняя губа музыканта задрожала.
— Прости, мой мальчик… я не смог тебе помочь. Но теперь мне все-таки не так грустно. Впервые за многие века я совершил хороший поступок. Я всегда боялся, понимаешь? Мне было страшно выступить против нее… Хотя я желал. Конечно, желал. Смерть обманула меня, отняв сердце, ты ведь знал это. Но, Тео, люди без сердца, оказывается, такие трусы…
— Вы не трус!
— Теперь, пожалуй, нет. — Кобзарь слабо улыбнулся. — Благодаря моей подсказке вы сможете открыть Алтарь. И когда вы выпустите Любовь, Тео, мир озарится… И если мое заключение — это плата за счастье, да будет так. О, ты еще не видел, как она прекрасна.
Волшебный Кобзарь покачал головой, на его бледных губах скользнула призрачная улыбка, а лицо озарилось полузабытым светом:
— Я видел ее, Тео. Видел Любовь, да будет свет ее ярче солнца… Она прекрасна в своем величии. Когда слышишь ее песнь, забываешь обо всем — будто все ангелы небесные и птицы, что таятся в лесах, вспорхнули тебе навстречу и поют для тебя. Тебя одного. И от ее пения, Тео, веришь… — глаза Кобзаря засверкали, — душа наполняется теплом, и ты согреваешься от величайших звуков, какие слышал мир. Ибо мелодия та сильнее, чем Смерть, она стирает все преграды, всю тьму и все тени. Люди, погрязшие в холоде и ненависти, забывают про вражду. Забывают даже про Смерть, Тео. Ибо Любовь побеждает все…
— Я спасу вас, — прошептал Тео. — Когда я вызволю Любовь, если она побеждает даже Смерть, я попрошу ее… Попрошу вызволить вас… Она ведь сможет?
Казалось, Кобзарь вот-вот заплачет.
— Я… не знаю.
— А я знаю, — твердо сказал Теодор. Будто что-то ему подсказало. — Все будет хорошо. Карты сказали, Любовь наградит своего стража. Я хочу… хочу, чтобы она спасла вас!
Кобзарь смотрел на Теодора, не отводя глаз. Что-то странное мелькнуло у него во взгляде.
— Ты хочешь освободить меня?
— Да.
— Уверен?
Глашатай Смерти сглотнул.
— Теодор Ливиану… ты воистину не тот, кем был прежде. И послушай внимательно, что я тебе скажу. Просто поверь, пусть не веришь себе сам. Поверь мне, своему другу. У тебя самое чистое сердце из всех, что я встречал.
Теодор почувствовал, как кровь прилила к щекам.
— Даже в самом темном лесу обязательно есть поляна, на которой растут цветы. И твоя поляна, Теодор, скрыта в самой глубине дремучего, холодного, мрачного леса. Но я искал ее в тебе и увидел, Теодор Ливиану. Увидь же ее и ты.
— Вы вновь говорите загадками?
— Нет, — грустно ухмыльнулся Кобзарь. — Какие уж тут загадки? По твоим пылающим щекам ясно: ты все понял.
Тео смущенно потупился, а Кобзарь растроганно поморгал и шепнул:
— Я знаю еще один секрет, Тео.
Какое-то мгновение музыкант колебался, но затем все же решился:
— Третья гробница — последняя. Три могилы указывают путь к Алтарю. «Звезда начинает, ведет и вершит». Алтарь находится в четвертом городе… И в этом городе… будь осторожен, Тео! Тш-ш… — Кобзарь приложил палец к губам. — Алтарь… подумай, Тео, где обычно находится алтарь?
— В церкви?
Глашатай чуть заметно кивнул.
— Алтарь в сердце звезды, Тео!
Кобзарь поднял голову, прислушиваясь к чему-то, бросил взгляд на Тео и шепнул:
— Кто-то идет!
Кольцо тут же заволок туман, и музыкант исчез.
Теодор какое-то время сидел, пялясь на свои руки.
«Алтарь в сердце звезды».
