– Ты сейчас уедешь, – сказала Оля, подойдя к лейтенанту. – Там вас уже ждет машина.
– Да, времени совсем мало, – так же тихо ответил Алексей.
– Ты уедешь навсегда. Я тебя больше не увижу, – со спокойной обреченностью сказала девушка.
– Ты поедешь со мной, – вдруг заговорил быстро Алексей. – Ты поедешь с нами. Мы все сделаем и будем прорываться к фронту. Я возьму тебя в танк, и ты будешь в безопасности. Я вывезу тебя отсюда, ты будешь меня ждать. Я дам тебе адрес, напишу своим знакомым в Куйбышев, и ты будешь в безопасности. Они очень хорошие люди, они помогут нам. А потом мы выгоним фашистов с нашей земли…
– Леша, – тихо перебила Соколова девушка, и он тут же замолчал. – Леша, я не поеду с тобой. Я не могу оставить отца. Ты никогда не спрашивал меня, да и я ничего не знаю о твоих родителях и родственниках. У меня в городе больной отец, я не могу его оставить одного. Он умрет без меня. Понимаешь?
– Но ведь… – начал было Соколов и тут же осекся.
– Леша, это отец, – покачала девушка головой.
– Да, прости, я все понимаю, – Алексей вздохнул.
Ну вот, рушилась последняя надежда. Всего минуту назад он думал, что нашел верное решение всех проблем, а теперь оказалось, что он просто инфантильный дурак, раз не понимает таких вещей. В этом городе у Оли есть близкие ей люди, которых она не может оставить. У него внутри все как будто окаменело. Все, больше ничего сделать нельзя. Последнее решение отвергнуто. И в голове звучали эхом слова Оли, что он уедет и они больше никогда не увидятся. Как же страшно вдруг было слышать это слово – «никогда». В нем нет ничего, полная пустота. Никогда!
Нет, такого быть не может. Он пойдет воевать, он будет побеждать, он вместе с Красной Армией выбьет захватчиков за пределы Родины и с победой придет в этот городок в Белоруссии. И Оля встретит его на главной площади Мостока с цветами, как и другие девушки. Только те будут встречать незнакомых солдат, а Оля подойдет к его танку. Бабенко остановит машину, Алексей подаст Оле руку, поднимет ее на броню, и она с букетом цветов поедет через весь город рядом с ним. И все будут ей завидовать. Нет, завидовать будут ему. Потому что она такая красивая.
– Я вернусь, – сказал Алексей, обнимая девушку и целуя ее в губы. – Вот увидишь. Это будет скоро, ты даже соскучиться не успеешь, как наши войска войдут в город. Я вернусь! Обещаю.
– Танкисты! – зычно прокричал оберст Зоммер, стоя на подножке своего автомобиля, и его голос эхом отозвался в притихшем с ночи лесу. – Сегодня у вас важное дело! Вы, бывшие советские солдаты, приняли важное для себя решение, и я горжусь вами. С сегодняшнего дня вы – солдаты славного вермахта.
Танкисты в полинявших ребристых шлемах стояли поэкипажно каждый перед своим танком и хмуро слушали переводчика, который визгливо выкрикивал русские слова, повторяя речь оберста. Сейчас они узнают, для чего их забрали и почему так долго им не рассказывали, что же их ждет в ближайшее время после лагеря. Механики-водители, пригнавшие танки с завода из Мостока, рассказали своим товарищам о том, что им передали подпольщики. Предателей не было. Насильно перевезенные в район Русинки из других временных лагерей, танкисты понятия не имели, чего от них хотят немцы. Кое-кто мог бы рассказать о том, что с ними вели разговоры о вступлении в вермахт и об условиях службы на советских танках в составе немецких танковых частей против Красной Армии. Но рассказывать товарищам об этом никто не рискнул.
А вчера многие поверили в возможность вырваться из плена. Хоть какая-то, но надежда. Показательный бой с холостой стрельбой? Да ради бога. Немцы – дурачки, они не знают, что в умелых руках Т-34 и без снарядов – очень грозная техника. Скоростная, маневренная машина, способная крушить строения и металл своими гусеницами, корпусом. Не удастся уйти на танках, значит, есть шанс с честью погибнуть в бою, пойти на таран и взорвать свою машину вместе с немецкой. Семь «тридцатьчетверок» против пяти немецких «панцер-III» и «панцер-IV»? Ну это бабушка еще надвое сказала. А если правду поведали подпольщики и будут снаряды, то…
Танкисты стояли и смотрели себе под ноги. Одни пытались скрыть тревогу, другие – блеск надежды в глазах. Каждый ломал голову, терзаясь сомнениями. Кто их обманывает? Этот грузный немец или те люди, что на заводе представились подпольщиками? Смерть не так страшна, многие с ее неизбежностью уже смирились. Страшен позор.
– …Сегодня вы проведете показательный бой, – продолжал вещать Зоммер, – как я и обещал вам, с холостыми снарядами. Будет снят фильм о танке Т-34 в бою. А потом вас ждет баня, хорошая еда, чистое белье и деньги. Да, вы будете получать содержание, как и солдаты доблестного вермахта. Кто не согласен, может отойти вон туда в сторону. Остальные – вперед! К славе!
Никто не отошел в сторону, где стояли настороженные немецкие автоматчики. Старшина со сгоревшими бровями хмуро посмотрел на семь экипажей и хриплым голосом отдал приказ:
– По машинам! За мной на исходную! – и убедившись, что танкисты полезли на броню в люки своих машин, он сплюнул и добавил: – Вашу в душу и в матчасть!
Соколов стоял на опушке и в бинокль наблюдал за построением, за тем, как немецкий оберст говорил речь перед пленными танкистами. Он не видел немецких танков. Они были у дальнего конца поля, скрывавшегося за большим лесным клином. Привычно он уже строил будущий бой.
«Ничего сложного, – говорил сам себе лейтенант. – Лишь бы все получилось. Снаряды есть, мало, но на короткий бой хватит. Лишь бы «тридцатьчетверки» пришли сюда без конвоя, без роты автоматчиков. А то мы тут вдесятером против них, как тараканы против веника. Лишь бы ребята поверили мне и своим механикам, с которыми встречались подпольщики.
Как все сложно. Проще только сам бой. Обычный встречный танковый бой. Выйти на сближение, развернувшись в две линии, не больше. Три головных и четыре машины во второй линии. Интервал укороченный в сто метров. Не развернешься. Поле всего-то длиной три километра. И шириной чуть меньше одного. И рельеф простой. Немцы нас бояться не будут, начнут расстреливать, как в тире. А мы им этого не дадим. У них максимальная скорость 32 километра в час по ровной местности, по шоссе. Это Соколов помнил еще с занятий в танковой школе. А «тридцатьчетверка» на шоссе развивает больше 50 километров в час. И по техническому паспорту по пересеченной местности, по грунтовой дороге – до 36 километров в час. Скорость поворота башни у немцев больше только у двух машин из пяти, у остальных такой же ручной маховик, как и на советских танках. Но у «тридцатьчетверки» скорость ручного поворота башни все равно выше. И пушки у немцев низкоскоростные. Их орудия Kampfwagenkanone (KwK) 37 L/24 проектировались и предназначались для стрельбы фугасными снарядами по бетонным укреплениям. Эти тонкости отличник боевой и политической подготовки курсант Соколов выучил в свое время назубок. И помнил теперь младший лейтенант Соколов.
Семь танков взревели двигателями и, выбросив клубы сизого дыма, стали разворачиваться, собираясь двинуться колонной в другую часть поля. Подпольщики и танкисты из экипажа Соколова очень надеялись, что «тридцатьчетверки» пойдут в то самое место, где их сейчас ждали. Лишь бы у немцев не изменились планы.
