– Это точно. Дорога там разбитая вся, но немцы нас везли почему-то там, а не по шоссе, – подтвердили танкисты.
– А может, из-за моста? – предположил Соколов, показывая на карте пересечение шоссе с небольшой речушкой. – Во время боев могли взорвать.
– Лучше бы его починили, – покачал головой старшина. – Тогда бы машины снова шли через мост, а не в объезд. Нам желательно, чтобы пусто здесь было, а то к лагерю не подойдем.
– Слушайте, – Соколов задумался, – а почему немцы не разбираются с оставшимися на складах снарядами и патронами? Почему все это лежит там?
– Нам один из кладовщиков, который потом с нами в одном бараке был, рассказывал, что немцы когда пришли туда, то увидели, сколько осталось, и рукой махнули. Один немецкий генерал там сильно кричал, что этот хлам принимать не будет. Если бы действительно большие склады Красной Армии удалось захватить, как у границы в июне, тогда бы он принял и под охрану взял, а этой мелочью он заниматься не будет. И уехал. А какой-то майоришка ушлый быстро сообразил, что территория обнесена надежным забором и проволокой. Починить немного, и готовый лагерь. Они просто заперли остатки вооружения и боеприпасов и успокоились. Он нам тогда и сказал, что снарядов для танков, патронов, гранат, винтовок, автоматов там осталось много, только большую часть завалило, когда стены рушились. А немцы и не пошли смотреть. Горели как раз склады с амуницией. И ветер был в другую сторону. И вообще, там больше была видимость пожаров. Разрушено много, старые склады, а сгорело мало. И не взрывалось почти ничего. Они ведь разнесены были по видам хранимого имущества.
– Хорошо, завтра выходим вот на этот рубеж, – Соколов обвел на карте карандашом лесной массив, – и в лесу занимаем позицию. Затем проводим разведку и по готовности атакуем лагерь. Делим нашу неполную роту на два взвода по три танка. Первым командует старшина Шубин, вторым – сержант Фадеев. Мой танк остается командирским. Безлошадный экипаж вооружим максимально и десантом на замыкающий танк. Сейчас всем отдыхать. Шубин, выставляете дальнее охранение нашего лагеря. Фадеев, на вашем отделении – охрана танков в ночное время.
Ночь прошла спокойно. Соколов развернул свой танк орудием назад, чтобы встретить возможную погоню со стороны Русинки. Следы семи танков даже в лесу спрятать сложно.
Но немцы не преследовали. Может быть, они не поняли, куда ушли «тридцатьчетверки». Опытный Логунов даже отошел метров на сто по следам танка назад и устроил две мины со взрывателями натяжного действия из обычных ручных гранат и проволоки. Но и эти ловушки ночью не сработали.
Как только над лесом посветлело небо, Соколов объявил общий подъем. «Семерка» пошла головной. В свой и в замыкающий танки лейтенант собрал все боевые снаряды, которые остались. Получилось на головную машину два бронебойных и три осколочно-фугасных. И на замыкающую – один бронебойный и два осколочно-фугасных. Патроны к танковым пулеметам он решил больше не делить. Почти у всех танков осталось по одному диску или чуть меньше. Это фактически несколько длинных очередей, потому что диск был рассчитан на 63 патрона.
Через час после скудного завтрака из остатков сухого пайка и кипятка без заварки и сахара танки снова заворчали двигателями и один за другим двинулись с территории пилорамы. Соколов оглянулся еще раз на чудища, которые шли за его танком колонной, и поморщился. На какие только ухищрения не приходится пускаться, чтобы выбраться из этой ситуации. Семь исправных танков – и почти безоружные.
Он вспомнил вчерашний разговор своего экипажа. Когда он вернулся и лег на брезент возле танка, ребята еще не спали. Они помолчали, стараясь не мешать командиру уснуть, а потом снова завязался разговор.
Самое интересное, что начал его Коля Бочкин – самый молодой и неопытный солдат в экипаже. Лейтенант и не знал, что парень такой романтик. Николай вдруг заговорил, что у них сложилось какое-то братство, как в древности, как какой-нибудь орден монашеский. Почему монашеский, никто не понял. Но Бочкин объявил, что он читал об этом в книжке, название которой не помнит, и вообще это было в детстве. А сейчас до него дошло, что у каждого члена экипажа есть любовь или обязательства, которые не позволяют ему смотреть на других женщин. Логунов, видите ли, влюблен в мать Бочкина, у самого Николая есть девушка в Сибири. У Омаева девушка погибла. Даже у командира – и то, как он понял, появилась любовь, которая осталась в Мостоке под Могилевом.
– Ну ты меня-то в это дело не впутывай, – засмеялся Бабенко. – Я человек холостой и не обремененный обязательствами.
– А ты, Михалыч, – веско добавил Бочкин, – обязан за кампанию с нами нести монашеский обет, а то иначе нет коллектива настоящего. А в коллективе известное дело – все как один должны быть. Один палец высунет, тут же обломают.
– Хана тебе, инженер! – тихо засмеялся Логунов. – До конца войны ты теперь не отвяжешься от этого репья. А я до конца жизни, похоже. Он теперь на каждой остановке в населенном пункте или еще где будет всем объявлять, что мы монахи и женщинами не интересуемся.
– Я вот мамке напишу, как ты в Мостоке на повариху заглядывался, она тебе волосы повыдергает, – медленно, со вкусом проговорил Бочкин.
– Кровопивец, – вздохнул Логунов. – Хуже клопа.
Они еще долго посмеивались и тихонько разговаривали. Под их говор Соколов и уснул. И не видел, не почувствовал даже, как Бабенко подложил ему под голову свернутую куртку. А Логунов прикрыл спящего командира краем брезента. Весь вечер молчал только Руслан Омаев. Это лейтенант хорошо помнил. Тяжело у парня на душе.
Впереди показалось открытое пространство. Соколов тут же перестал вспоминать и приказал сбавить скорость. Танки пошли медленно, на малых оборотах. Оглядевшись, Алексей поднес к глазам бинокль. Так и есть. Грунтовая дорога – широкая и накатанная. И по ней шла немецкая колонна. Приказав своим танкам остановиться, он разглядывал эмблемы на бортах грузовиков. Кажется, какое-то подразделение противохимической защиты. Придется ждать. Эту дорогу никак не преодолеть.
Ждать до бесконечности нельзя и рисковать тоже нежелательно. Пришлось Соколову послать вперед своих безлошадных «десантников». Когда на дороге образовалось приличное «окно», в которое можно проскочить, танкисты подали сигнал, и танки тронулись. Подняв столбы пыли, за которыми их было уже не разглядеть, «тридцатьчетверки» ушли по лесной дороге дальше на восток.
«Здесь открытых пространств почти не будет», – прикидывал Соколов, сверяясь с картой. Через несколько километров лейтенант приказал пересесть своему маленькому десанту на броню «Семерки».
– Шубин, идешь со своим взводом на северо-запад. Твое место на опушке леса между ориентирами «развилка дороги» и «домик лесника». Замаскируйся и жди приказа. Фадеев, по этой просеке идешь до устья оврага на краю леса. На кромку не выходи, там, судя по карте, песчаная почва. Обоим взводам выставить охранение. Я с десантом на разведку.
Глава 9
– Ну что, ребята, готовы? – спросил Соколов четверых танкистов, забравшихся на броню «семерки».
