Теперь все замерли, прислушиваясь. Может, эти двое здесь не одни? Может, их тут целый взвод?
Связали немцам руки, забросили пленных на танк, туда же положили велосипеды. Десантникам почти не осталось места, но они все же кое-как забрались на броню. Танк тронулся дальше.
Соколов менял направление движения так, чтобы не ломать деревья и большие ветки. Все-таки след гусениц – это одно, их еще надо разглядеть, понять, в каком направлении шла техника. А когда остаются снесенные корпусом танка деревья, то все понятно даже неопытному человеку.
Еще через час они были на месте. Спустив немцев на землю, десантники стали ждать распоряжений командира. Соколов присел на корточки перед пленными, которых усадили на землю, прислонив спинами к каткам танка. Он достал из нагрудных карманов обоих солдат их солдатские книжки. Фамилия, имя, войсковая часть, звание. Номер части ему ни о чем не говорил.
– Где находится ваша часть? – спросил он по-немецки первого солдата.
Тот со страхом смотрел на своего товарища, все еще находящегося без сознания, на собравшихся вокруг людей, понимая уже, что это русские. Но не понимая, откуда они здесь взялись, ведь пропаганда вовсю трубит, что Красная Армия разгромлена и бежит. А немецкие войска победоносно идут вперед, занимая город за городом. И что скоро, еще до наступления осени, падет сама Москва, а значит, рухнет и Советский Союз.
– Повторяю вопрос: где находится ваша часть? – уже громче, с угрозой в голосе потребовал Соколов.
Рядом затряс головой, приходя в сознание, второй солдат. Он очнулся и сразу понял, что связан, увидел над собой русских и своего товарища, сидящего рядом и тоже связанного. Его реакция была совершенно другой: он стал пытаться развязать руки, подняться на ноги и при этом поносил русских всеми известными ему немецкими ругательствами. Пытавшихся унять его танкистов он бил головой по рукам, пытался даже укусить.
Малышев не стал уговаривать пленного, он просто врезал ему кулаком в челюсть, от чего немец ударился затылком о танковый трак, застонал, но сознания не потерял. Из уголка его рта потекла струйка крови. Наверное, он прикусил собственную губу от удара.
– Уберите его пока подальше отсюда, – приказал Соколов.
Немца схватили под руки и поволокли в небольшой овражек. Первый немец решил, что его товарища потащили убивать, и заговорил быстро и сбивчиво:
– Я все скажу, господин офицер, я буду говорить, господин офицер, не убивайте меня, у меня дома жена и дочь. Я покажу вам фотографию моей семьи, и вы сами поймете, что меня нельзя убивать.
– Да? – удивился лейтенант. – У тебя семья и поэтому тебя нельзя убивать? А зачем ты пришел сюда, на нашу землю? Кто тебя звал? Кто тебе дал право убивать наши семьи? Значит, наших убивать можно, а тебя нельзя?
– Но я никого не убивал, я только связист. Мы тянем связь, понимаете, мы не стреляем.
– А это для чего? – Соколов поднял с земли автомат немца и ткнул им того в лицо так, что раскровянил нос и губу. – Это тебе от волков защищаться? Или в русских людей стрелять? А связь ты тянешь для чего? Для армии, которая пришла убивать наши семьи! Ты такой же убийца, как и весь ваш вермахт и ваш Гитлер, чтобы он сдох еще в утробе своей фашистской матери! Ну, где ваша часть?
– Отдельный батальон связи, господин офицер, – снова заторопился солдат. – Наша рота стоит здесь недалеко в поселке Дубовка, а батальон…
– Какие еще части стоят в Дубовке?
– Господин офицер, – побелел лицом солдат и облизнул пересохшие губы. – Вы понимаете, что я не могу… Я давал присягу, и если я вам выдам эти сведения…
Соколов смотрел на этого перепуганного молодого человека и не испытывал ничего, кроме омерзения. Ты пришел с вражеской армией в чужую страну, так имей мужество умереть как человек, если у тебя есть какая-то идея, за которую ты умереть готов. Просто если у тебя есть за кого или за что умереть. Вот у меня есть за что, думал Алексей, у меня деревня под Куйбышевом, там могила бабушки. А есть еще могилы родителей, только они в Мурманске, где кремировали и похоронили всех погибших участников той экспедиции. У меня есть Оля, и за нее я тоже умру не задумываясь. А ты? Неужели тебе не за что умереть?
Алексей снова взял в руки автомат и, холодно глядя в глаза немца, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, потом медленно приставил дуло к животу немца. И стал медленно нажимать на спусковой крючок. Не скажет, просто нажму, и все, думал Соколов, продолжая давить. Как собаку пристрелю.
– Сегодня прибыл батальон химической защиты! – выпалил немец, и по его щекам потекли слезы. Он говорил, шмыгая носом, губы его дрожали, он пытался вытереть лицо рукавом, но связанными руками было не дотянуться до лица. Он говорил, продолжая нелепо дергать руками. Все дергал и дергал, раздражая Соколова своей трусостью.
– Там заброшенные русские склады. То есть ваши склады, я не знаю, что там, их заперли и запретили подходить к ним. Говорили, что там могут быть снаряды и патроны. Рядом лагерь военнопленных… Ваших пленных. А наша рота живет дальше, через две улицы от лагеря. Там есть уцелевшие дома, и мы в них живем. Нас немного, всего сто двадцать человек вместе с водителями автомашин и подъемников. Мы живем в старом общежитии местного завода. А в школе недалеко от нас будет расквартирован химический батальон. Я знаю, наш обер-лейтенант говорил об этом. Они сегодня прибудут.
– Еще какие войска есть в Дубовке?
– Только усиленная рота охраны лагеря. Им приданы проводники со служебными собаками, я видел по эмблемам на рукаве, пулеметный взвод. Больше никого нет.
– Что это за лагерь, почему его там держат?
– Я слышал, как хвалился унтер-офицер из лагеря. Приезжал недавно полковник, который танкистов по лагерям искал. Ему отдали несколько человек, но больше никого из лагеря никуда не переводили. Я больше ничего не знаю, – как-то слишком испуганно втянул голову в плечи солдат.
– Знаешь! – рявкнул Соколов.
– Они… – солдат опустил голову и почти прошептал непослушными губами: – они должны что-то испытывать на людях.
– На пленных? – опешил Соколов, и тут до него дошло. – Что испытывать? Отравляющие вещества?
– Да, – уныло кивнул головой немец.
Алексей вспомнил машины, что шли по дороге вчера. Он еще подумал: что это за химическая часть? Он ведь хорошо видел в бинокль на борту машины эмблему в виде стилизованных золотистых букв JRU на черном фоне.
Танкисты стояли рядом и терпеливо ждали результатов допроса. Никто, кроме Соколова, немецким языком не владел и не понимал, что рассказывает пленный.
Лейтенант достал из кармана комбинезона карту и велел показать на ней, в какой части поселка находится общежитие, в котором расквартированы связисты, и школа, в которую поселят химиков. Немец с удивлением посмотрел на русского офицера, не понимая, что он должен показать, ведь карта не такая подробная, на ней не изображены дома и улицы. Но Соколов снова потребовал хотя бы приблизительно показать и описать, в какой части поселка находятся эти здания.
