– Что ещё заказать? – осведомилась Ника, когда я вошла. На столике уже стояли большой чайник и тарелка с пирожными «картошка». Ника заказала мой любимый чай. Я любила «картошку», когда училась в институте. Значит, Ника запомнила это. А вот откуда Ника узнала про чай, который я полюбила сравнительно недавно?
– Откуда ты знаешь, что я люблю этот чай?
– Я не знала, что ты его любишь. – Она вскинула на меня удивлённые глаза. – Мне он нравится, вот я и заказала. Но ты, наверно, есть хочешь? Я тоже голодная. Что будешь?
Я полистала меню. Мы заказали пару салатов, блины и слойки. Пока ждали салаты, решили пить чай.
– Как закончилась вечеринка у Дроздовых? Долго вы там ещё пробыли?
– Нет. Ты уехала, и я вызвала такси.
– Но тебе понравилось?
– Да, – сказала Ника. – Мне очень понравилось. И твой Ян мне тоже понравился. Давно ты с ним?
– Спрос. – Я улыбнулась. – А кто спросит, тому в нос.
– Ты всё такая же. – Ника вздохнула. – Ни грамма откровенности. Что, скажи, изменится, если ты скажешь, сколько времени ты с ним встречаешься?
– У меня мания преследования. Фобия. Ты сама это сказала. Давно, ещё на последнем курсе в универе. Помнишь?
– Это когда ты промолчала, что к тебе Денис переехал? – Ника прищурилась. – А почему, кстати, не сказала? Даже Наташе!
– Так всё из-за того же. Из-за мании преследования. Нашла ты компаньона для «Мачо»?
– Ты хочешь пойти? – Ника оживилась.
– Нет. Просто спрашиваю.
Официантка поставила на столик тарелки с блинами. Ника воткнула в блин вилку и сказала:
– Кстати. Я хотела тебя спросить о… о Любачевском. Мы с ним договорились об интервью. Он мне номер мобильного дал. Но почему-то не отвечает. Номер верный, он сам позвонил на мой мобильник, чтобы я сохранила. Но уже два дня у него телефон выключен или вне зоны доступа.
– Позвони в «Пилигрим».
– Я звонила. – Ника вытерла губы салфеткой. – Сказали, был на репетиции, ушёл. Это было в обед.
– Позвони завтра. Узнай, когда следующая репетиция, и позвони в это время.
– Позвоню. – Ника кивнула. – А откуда ты его знаешь?
– В больнице лежали в соседних палатах.
– В какой больнице? Когда?
– Какая разница? Лежали в больнице. К нам приходили знакомые, навещали. Среди них нашлись общие, так и познакомились. С тех пор время от времени попадаем на одни и те же дни рождения.
Казалось, Ника удивлена таким простым объяснением.
– А что ты ещё про него знаешь?
– Да ничего. – Я пожала плечами. – Не так уж часто мы видимся.
– Он в прошлом году провалил экзамены в «Щуку», – сообщила Ника спустя пять минут.
– Да?
– Ты не знала?
– Нет.
– Родители отмазали его от армии. Заплатили большие деньги.
– Кому ж в армию охота…
– В сущности, не такой уж и красавец, – задумчиво рассуждала Ника. – Высокий, худой. Плечи узкие, грудь… Руки-ноги, как палки. Вешалка, а не парень. Но до чего обаятельный! Глаза, как у оленёнка Бэмби. Ты видела его в «Питере Пене»?
– Нет. Кого он там играл?
– Так Питера Пена!
– Питера Пена, значит. А все-таки Арсений Любачевский уже взрослый юноша, – заметила я.
– Он прекрасно играл. Ну, как же так: ты с ним знакома и не видела! А другие спектакли?
Я покачала головой.
– А как танцует! Как бог, – сказала Ника. – Если бы я так танцевала, я бы сделала сумасшедшую карьеру… Как танцует! Даже не знаю, с кем сравнить.
– Ты видела?
– Да. – Ника улыбнулась. – У них была постановка, что-то современное, не помню. Что-то авангардное. И он там танцевал. Просто удивительно танцевал… Не представляю, как он мог «Щуку» провалить, – повернулась она ко мне. – Стоит ему только станцевать – и члены комиссии кинутся к нему на шею. Животное что-то он вызывает, когда танцует. И вообще… Да, вот именно: животное. Ты разве не чувствуешь?
– Я в Яне это слышу очень хорошо. А Арсений Любачевский для меня маленький. Дети для меня, понимаешь, не объект.
– Он не маленький, – неожиданно сухо сказала Ника. – И потом, почему дети? Ему девятнадцать. У нашей сотрудницы сыну тоже девятнадцать, и у него уже жена и ребёнок.
– Ну, знаешь, тем местом крутить, которым твой знакомый сделал ребёнка, можно и в четырнадцать. Думаю, Арсений Любачевский в силу своего обаяния и фамилии отказов такого рода просто не знает.
– Почему ты так о нём говоришь? – Ника смотрела на меня сухими глазами.
– Ни почему. Ты говоришь ерунду – девятнадцать, жена и ребёнок. Будто способность воспроизводиться – это показатель зрелости. Я не про Любачевского, я вообще.
– Мне кажется, если он ложится с кем-то в постель, то это не просто так. Это хотя бы увлечение, – сказала Ника.
– А почему не вечная любовь? Ты забыла, как это бывает у подростков? Проще простого – вот как.
Ника смотрела на меня, и глаза у неё загорались злым блеском.
– Я так не думаю, – сказала она.
– Ну ладно. Что ты от меня-то хочешь?
– Чтобы ты перестала разговаривать со мной в таком тоне.
– Я балдею от твоей последовательности. Начала с Арсения Любачевского, а пришла бог знает к чему.
– Вот видишь.
– Ах, Ника-Ника! Ты уверена, что тебе нужен взрослый мужчина с толстым кошельком? А может, тебе нужен мальчик? А? Признайся!
– Что ты несёшь? – Ника вспыхнула резко, вдруг, сразу всем лицом и поверх тарелки с блином буравила меня колючими глазами. – Ты что говоришь такое?
– Ничего. – Я вдруг очнулась. – Ничего. Я пошутила. Прости.
– И ещё говоришь, что не смеёшься надо мной! Это ты потому, что я тебе сказала, когда у тебя дома была?
– А что ты мне сказала? – машинально спросила я. Но натолкнулась на отчаянный взгляд и вспомнила, как она вспыхнула и заплакала у меня дома. «Я хочу отношений, которых у меня никогда не было», – вот что тогда сказала Ника. Значит, она считает это откровением? Ну и ну.
– Нет, конечно же, нет… Ника, я не знаю, почему я так заговорила. Это не к тебе относилось, честное слово. Это что-то моё личное… Это из-за того, что… это из-за Дениса.
– Ты злая стала!
– Это из-за Дениса, – повторила я.
И всё-таки я попала в точку. Упоминание о Денисе напомнило Нике о моём несчастье, убедило в моей непредумышленности. Ника поверила мгновенно – так же, как только что пришла в ярость.
– Уж ты, пожалуйста, контролируй себя, – сказала она через минуту.
