– И что?
– И ничего, как видишь. Не зацепило.
– Может, не зацепило потому, что два так себе романа – это не есть серьёзное намерение забыть бывшего мужа?
– Не забыть – простить. Ты даже не представляешь, какое серьёзное.
– Хорошо, пусть так. Я тебе верю. Но, когда мы виделись, Денис сказал мне, что он тебя любит. Ну, вот так… любит. И я ему верю.
– Ох, Леончик! Ну почему мы с тобой всё время обсуждаем одно и то же? Денис меня любит, и Ларису тоже любит. Меня – так, Ларису – эдак. Что дальше?
– Я никак не могу взять в толк, отчего вы так ужасно мучаетесь оба, – перебил Леон, – если вы уже расстались? У вас нет друг к другу имущественных претензий, ты после развода не бедствуешь, молодая, привлекательная девушка. Почему ты превратилась в царевну Несмеяну? И он там покоя не знает: что ты, с кем ты? Прямо какой-то нелепый замкнутый круг!
– Да, похоже… Я, Леон, никак не могу простить его. А от того, что не могу простить, не могу забыть, и всё топчусь и топчусь на одном месте. Что же касается Дениса… Чувство вины не даёт ему покоя. Он всё же какой-то – и большой притом – частью опыта, личности своей со мной крепко связан.
– Бред какой-то. Ладно, Денис. Но ты! Ты вроде не размазня…
– Вот-вот! Именно так я и думала перед твоим приездом, даже в спортзал записалась! «Приду, думала, в физическую и эмоциональную форму, чтобы Леон, приехав, увидел не размазню, а взрослую женщину…» Ну что, увидел? Так-то вот. Знаешь, я читала одну книгу, такая зависимость называется «векторное кольцо». Это когда вместе невыносимо и порознь плохо… Между прочим не так уж редко встречается в нашем мире.
– Чёрт знает что, – сказал в сердцах Леон. – Но почему ты не хочешь знаться с родителями!
– Потому что не хочу, чтобы мне вправляли мозги. Давай не будем больше об этом.
– Ты что, злишься?
– Нет. Просто надоело мусолить. Слова, они, знаешь, не приносят облегчения…
– Тогда я снова буду наслаждаться тишиной.
Леон прикрыл лицо панамой и скоро уснул. Я тоже прилегла, привалившись к нему боком и положив на лицо платок. Когда я открыла глаза, он уже собирал рюкзак. Солнце высвечивало верхушки деревьев, и река блестела на солнце белой рыбьей чешуёй.
– Проснулась, моя радость? – спросил Леон. – Я уже обдумывал, как сплести волокушу и отбуксировать тебя на базу.
Со всех сторон шёл неяркий ласковый свет.
– Я замёрз, – сказал Леон. – И меня покусали муравьи.
Я огляделась.
– Где ты нашёл муравьёв?
– Не знаю где, здесь их нет. Но они были, когда мы спали. Налётчики. Вражеский десант.
– Меня никто не кусал. Нигде не чешется.
– Вот и отлично. Ты не замёрзла?
– Нет.
Я собрала полотенце и покрывало и убрала в сумку. Журнал и очки сунула в боковой кармашек. Леон уже собрал рюкзак, рыбу положили в пакет.
– Костра мы не жгли, лес не рубили, – сказал брат оглядевшись.
– А твои муляжи?
– Наживка-имитатор? Где она?
Я огляделась и увидела пакет с пластмассовой наживкой. Подняла и положила в рюкзак.
– Расчёска, носовой платок, косметика? – спросил Леон.
– Нет.
Мы двинулись в обратный путь. Шли не торопясь, любовались закатом над рекой и лесом, так что до домика добрались, когда уже начало темнеть.
Мы пробыли на базе два отличных дня. Леону понравилось называть меня Несмеяной, и он так надоел мне этим прозвищем, что к вечеру первого дня мы чуть не поссорились. На следующий день никуда не пошли. Леон фотографировал и рыбачил у дома, я читала, готовила рыбу и купалась. Рыбаки не приглашали нас к себе, видимо, и впрямь решив, что мы любовники. Приятно было думать, что мы на острове, над которым не властны ни время, ни обычные человеческие законы. Вечером первого дня мы развели у дома костёр и сидели молча, глядя на огонь. Леон нашёл решётку, и мы пожарили окуней. Вечером второго дня к нам пришёл Вениамин. Он угостил нас копчёной рыбой и предупредил, что через два часа автобус отправляется. В лучах закатного солнца высокий, статный дядя Веня смотрелся очень эффектно, и Леон сфотографировал его на фоне гладкого ствола одинокой, чуть ли не единственной в ближнем перелеске берёзы.
Когда мы въехали в зону связи, я увидела, что пропущенных звонков на моём телефоне нет. Ни Ника, ни Арсений за два дня ни разу не позвонили, ни слова не написали мне.
Глава 11
В гостиницу мы вернулись в три часа ночи. От горничной я узнала, что за эти дни новых постояльцев не появилось и что Ника провела эти дни в посёлке.
Я ещё спала, когда в дверь постучали. «Вас просят спуститься вниз», – сказал голос горничной. Когда я спустилась, то увидела мужчину лет тридцати, показавшегося мне смутно знакомым. Он сказал, что его зовут Илья и что он сын дяди Вени. Илья передал подарок – маленькую корзинку, доверху наполненную отличной клубникой.
– Какая крупная! В честь чего?
– Папа просил передать. – Илья пожал плечами. – Это сортовая, тепличная, папа сам выращивает. Экспериментирует.
Почти сразу после этих слов у меня пропикал телефон. Я открыла смс-сообщения и прочитала: «Сегодня вечером будем. Жди».
– Какое сегодня число?
– Третье июля.
– Уже третье! А я и не заметила. Думала, что мы тут с тоски будем умирать.
– А я хочу прожить здесь всю жизнь, – сказал Илья, улыбаясь. Отец и сын были сильно похожи; глядя на Илью, легко было представить Вениамина в молодости.
Официантка принесла завтрак. По её лицу было заметно, что она рада Илье. Он поздоровался с ней как с хорошей знакомой. Она ушла, и я спросила:
– Чем вы занимаетесь?
– Я агроном.
– Работаете по специальности?
– И не только. У меня колхоз.
– Колхоз?
– Ну да. Здесь всегда был колхоз, много лет.
– «Рассвет» или имени какой-нибудь пятилетки?
– «Путь Ильича». – Илья улыбнулся.
– Вы сказали «у меня». Вы – председатель колхоза?
Я сказала это просто так, «побрякать языком» ради. И очень удивилась, услышав:
– Да. А раньше мой отец был председателем.
– О, понятно почему… – осеклась я, чуть не сказав: «Понятно, почему дядя Веня пользовался вниманием женщин», но вовремя прикусила язык, вспомнив, что Илья его сын. – И чем же занимается ваш колхоз?
– В основном животноводством. Растениеводством в меньшей степени, только на корма. Но в этом году засеяли рожь, пшеницу. Картошку и свёклу посадили. И ещё у нас новое направление – тепличные овощи и цветы.
