Официантка вышла и стала протирать столы и стулья. Мимоходом она сняла со стены афишу, ногтём подцепила упрямую кнопку и, шёпотом выругавшись, скомкала всё это и сунула в карман фартука. Наступали будни.
Немного погодя пришёл Леон. Я смотрела, как он идёт через площадь. Он сел за мой столик и заказал кофе.
– Вот и всё, – сказал он. – Финита ля комедия. Жаль, ты не видела фейерверка, он был восхитителен. Хочешь посмотреть съёмку?
– Не хочу. Скажи, ты не передумал ехать сразу? – спросила я.
– Нет. Рано утром идёт питерский поезд. Я уже заказал билет. Не хочешь со мной? У тебя ведь ещё отпуск?
– Нет, – ответила я, думая о том, не придётся ли брату давать показания в качестве свидетеля.
Леон словно прочитал мои мысли.
– Что будет делать Марлен? Ты была у неё?
– Нет. Но, думаю, она приедет домой и пойдёт к Сениным родителям давать отчёт о поездке. Больше ведь некому.
– Дядька, который подвизался нас везти, уже звонил. Спрашивал, не передумали ли мы.
– Вот это рвение.
– Ну, если учесть, на какие деньги мы договорились…
Мы расплатились и позвонили Лиде. Она была уже готова, ждала нас на чемоданах. Ещё полчаса ушло на то, чтобы собрать вещи и сдать номера. Пока мы с Леоном возились, Лида перенесла свои сумки на главное крыльцо и теперь сидела на веранде с чашкой чая. Леон позвонил водителю, и уже через пять минут машина въехала на площадь. За рулём был тот самый дядька, что вёз нас в день приезда. Он был такой же хмурый и неприветливый, как и тогда. Мы погрузили в багажник вещи. Леон сел рядом с водителем, Лида забралась на заднее сиденье. Я тоже приготовилась сесть в машину, как вдруг увидела Илью. Усталым шагом он шёл Через площадь. Увидев машину, повернул к нам. На его лице не было и тени улыбки.
– Здравствуйте, Маша. – Через мою голову Илья кивнул высовывающемуся из машины Леону.
Я молча кивнула.
– Можно вас попросить на минутку?
Я отошла с ним на несколько метров. Он развернулся: взгляд чужих глаз; даже не верилось, что пару дней назад между нами что-то было… Неожиданно в горле возник вязкий комок. Я закашлялась.
– Вы извините, что я не звонил… Забыл в суматохе телефон… Я был в городе. Занимался Вероникой Голубевой.
Сердце заколотило в мою грудь, как тамтам.
– Что с Никой? Где она сейчас?
– В следственном изоляторе. Вчера проводили психиатрическую экспертизу. Признали вменяемой, хотя преступление совершено в состояние аффекта.
Он говорил медленно, неохотно. Я впилась глазами в его лицо. Всю ли правду он говорит? Или что-то недоговаривает?
– Говорите же!
– Её поместили в отдельное помещение.
Я отшатнулась:
– Камера?!
– Не совсем. Там комната с обычным окном… Занавески… Только решётки.
– Как она себя чувствует?
– Ну, как… Я бы сказал, вполне нормально после того, что произошло.
– Она… Ей ничего не грозит? Её не обидят? Она не может чего-нибудь с собой сделать?
– Нет, нет. Об этом не надо беспокоиться.
– А о чём надо, Илья? – спросила я, глядя на него в упор.
– Надо постараться прийти в себя и посмотреть на всё с некоторого расстояния, – глядя мне в глаза, сказал он.
И неожиданно добавил:
– Спасибо вам, Маша. Удачи вам… во всём.
«Я почти поверила тебе! Мне так сложно было поверить после всего, я ото всех шарахалась, а тебе – почти поверила! А ты врал! Играл со мной! Всего лишь выполнял обещание, данное – кому? кому! – капризному мальчишке!»
Всё это я сказала про себя. И глаза у меня были сухие.
Илья кивнул сидящим в машине, развернулся и зашагал к гостинице. Я смотрела ему вслед. Водитель нажал на клаксон.
– Попрощались, голубки? – проворчал Леон. – Думал, сегодня опять не уедем.
– Извините, – ответила я.
– Вы обменялись почтой и номером телефона? А то мало ли что…
Лида сидела в полулежачем положении, под головой – свёрнутая кофта. Я заглянула ей в лицо. Она спала, по-детски надув губы. Под глазами у неё залегли глубокие тени, на бледной щеке темнело размытое пятно грязи. Бедный ребёнок, подумала я, и зачем только тебе выпало любить Арсения… Внутри меня кружились и оседали хлопья горечи.
Мы выехали из Лисицыно в начале первого, спустя полчаса показался поворот, куда нас несколько дней назад привёз автобус и где Ника изнывала в ожидании Арсения. Водитель крутанул руль, мы свернули и поехали по прямой к городу. Всю дорогу я думала о Нике, о том, каково ей в комнате с зарешеченными окнами. Об Илье я приказала себе не думать.
Всю дорогу мы молчали. Лида спала. По-моему, она даже ни разу не поменяла позу. Я смотрела в окно. Когда мы уже почти въехали в город, Леон повернулся ко мне и громким шёпотом спросил:
– Ты знаешь, куда доставить Марлен?
Я помотала головой.
– Жаль будить, – сказал Леон, – но… Давай, злая няня, доставай ребёнка из его сладкого младенческого сна.
Я потрясла Лиду за плечо. Она потянулась во сне и произнесла хриплым, невнятным голосом:
– Не сейчас.
– Лида, мы подъезжаем. Просыпайся, – позвала я.
Лида открыла мутные глаза. Она посмотрела на меня, обвела глазами пространство, потом её взгляд снова переместился на моё лицо. По сторонам дороги показались дома пригорода.
– Мы подъезжаем, – пояснила я.
Лида кивнула и села; её лицо пошло тенями, и она заплакала.
– Ну-ну, – не оборачиваясь, сказал Леон. – Марлен, вы стойкая женщина. Не плачьте, ветер обязательно станет попутным.
Лида вытерла глаза.
– Тебе куда? – спросила я. – На какую улицу?
Она назвала адрес. Водитель попросил повторить и включил навигатор.
– Ты там живёшь? – спросила я, чтобы хоть что-то сказать.
– Там живут родители Арсения, – ответила Лида и отвернулась к окну.
Вскоре мы въехали в город и через двадцать минут выгружали Лидины вещи у подъезда. Дом был новый, небольшой: три этажа, четыре подъезда. Надо же, подумалось мне, именитый режиссёр просил меня не отталкивать его сумасбродного сына, говорил, что боится за него и ничего не может сделать с диким Сенькиным характером. «А вам, – упрашивал он, – как-то удалось его приручить, поберегите!» Что скажет он сейчас? Никто не знает, где Сенька и что с ним, куда завела его страсть. Мне стало жалко родителей Арсения. Вот уж точно: богатые тоже плачут.
– До свидания, – сказала Лида. – Если он вдруг позвонит вам… Дайте знать, хорошо?
