Он быстро набрал ответное сообщение и приказал:
– Всё! Больше о Нике – ни слова. Я еду домой, и никаких явок к следователю. Свидетелей и без меня хватает, я недоступен… Нике, я уверен, дадут «условно», но ты держи меня в курсе.
– А ты, – он подошёл ко мне и обнял за плечи, – ты скоро перестанешь хандрить. Я вижу это по твоим глазам… Я чувствую, что совсем скоро мы будем пить шампанское по какому-нибудь радостному – твоему – поводу… Мы будем качаться на люстре, сестрёнка!
Потом мы бегали по магазинам, скупая нарядные безделушки, льняные скатерти и вышитые полотенца. Ни об Арсении, ни о Нике, ни обо мне больше не говорили.
Запыхавшаяся, я проводила брата на вокзал.
– Слушай, а что, если тебе махнуть со мной прямо сейчас? – спросил Леон, когда до отправления поезда оставалось полчаса. – У тебя ж ещё отпуск? Развлечёшься…
Я улыбнулась, и он поцеловал меня в щёку; как-то быстро подошёл поезд. Вместе с другими провожающими я шла рядом с составом и махала рукой, а Леон в окне строил гримасы, и вид у него был беззаботный и на удивление мальчишеский.
По дороге с вокзала я купила свежий номер журнала с биографиями известных людей, и ещё два – уценённых. С журналами в сумке вышла на три остановки раньше и пошла к дому дорогой, по которой давно не ходила. Всё это время я чувствовала в душе необъяснимую лёгкость, мне было светло и хорошо, будто я сидела в тёмном чулане и, наконец, вышла на свежий воздух. Я боялась потерять это состояние. Хотелось обжиться в нём, и я чувствовала, что грядут изменения к лучшему.
Всё было так же, как и прежде, кроме одного: так легко и радостно мне уже давно, давно не было, а это значило, что Леон не ошибся: во мне что-то изменилось.
Глава 19
Утром следующего дня я получила от брата смс, похожее на телеграмму: «Приехал. Удачи. Жду известий. Приезжай в гости». Я немного позавидовала Леону. Он не стал звонить мне и написал только самое-самое – потому что всё его внимание с первой минуты в Питере безраздельно принадлежало Софье. Завидовать Леону было легко. Я привыкла с детства удивляться его жизнерадостности, чувству юмора, лёгкому характеру. И в то же время отлично понимала, насколько Леон, что называется, неформат. В ранней юности я действительно подозревала, что он гей, просто потому что он был симпатичен и улыбчив, витиевато шутил и мало интересовался ровесницами, разве, когда фотографировал (Леон рано увлекся фотографией). Ему жутко нравились взрослые девушки, и ещё – у него был друг – не разлей вода, Денис. Я думала, что взрослые девицы – это ширма, а, оказалось, наоборот. Леон являл собой слишком уж бросающийся в глаза контраст со своим отцом, который, как и Вадим, мой отчим, был военным.
Я послала Леону ответное смс: «Завидую. Новостей ноль. Постараюсь выбраться. Софье привет» и решила, что оставшиеся от отпуска дни буду ходить на реку, загорать и купаться. Но сначала надо было выяснить, что с Никой.
Я потратила полдня, чтобы узнать, кто может мне ответить, где её искать. Повсюду я натыкалась на вопрос, кем я прихожусь Голубевой? Подруге, коллеге, соседке давать сведений было «не положено», назваться сестрой или ещё какой другой родственницей я побоялась. Неожиданно мне вспомнилось, что муж моей коллеги, одной из Ирин, работает в УБЭПе… Если она возьмёт трубку и согласится… Если её муж не откажет… Если у мужа Ирины есть нужные знакомые…
Через полчаса я знала, что «гражданка Голубева Вероника Сергеевна такого-то июля отпущена домой под подписку о невыезде»: два дня назад. Я снова набрала Никин номер. Звонок проходил, но трубку она не брала. Я уже хотела отказаться от этой затеи, но тут на меня вдруг нахлынула такая тревога!.. Я мигом собралась и поехала к Нике.
Когда я вышла на остановке и перешла дорогу, меня пронзило воспоминание: Ника в тапочках, в носках в красно-белую полоску идёт от дома. И я чуть ли не бегом кинулась к её подъезду. Взлетела на пятый этаж, мокрая, запыхавшаяся, подскочила к двери и минут десять давила на кнопку звонка. По ту сторону раздавалась трель, но больше – ни звука. Куда могла деться Ника? В отчаянии я пнула дверь ногой.
Вернувшись домой, я немедленно позвонила Ирине Ивановне с ещё одной нижайшей просьбой: не может ли её муж узнать, когда, какого числа Нике надлежит обозначиться в инстанциях, которые занимаются её делом? Спустя немного времени Ирина перезвонила мне и со вздохом сообщила, что такой информации добыть не удалось.
– Вам, Машенька, на природу бы надо, – сочувствующим тоном сказала она. – У вас такой напряжённый голос…
Будет тут напряжённый, усмехнулась я. Поблагодарила и сказала, что как раз подумываю приобрести небольшую дачу в десяти километрах от города. И тогда позову Ирину Ивановну экспертом.
Делать было нечего. Оставалось ждать, что Ника, увидев, сколько раз я ей звонила, в конце концов перезвонит мне сама. Только было я успокоилась этим выводом, как телефон запищал и явил мне новое смс. От Ники.
«Я была дома. Всё нормально. Позвоню вечером».
Я села на диван. Ну и ну! Ника не изменилась. Я трезвонила в её дверь, а она сидела тихонько и не открывала, и у неё – нет, подумать только, – у неё «всё нормально»! Разозлившись, я ответила будничным «Ок», но, надо признаться, на душе у меня полегчало.
Почему-то я была уверена, что Ника не перезвонит. Но она позвонила. Как и обещала, вечером, в начале восьмого.
– Я поздно тебя увидела, – сказала она вместо приветствия. – В окно.
– Могла бы позвонить сразу, – на автомате упрекнула я.
Ника молчала.
Я спохватилась:
– Как ты?
– Адвокат говорит: дадут условно. – Голос у Ники был совершенно безразличный.
Я подумала: «Хорошо, что в её голову не пришла мысль отказаться от адвоката».
Тут я вспомнила лицо Ники – в том виде, какой у неё был в нашу последнюю встречу.
– А… как ты себя чувствуешь? Лицо… как твоё лицо?
– Заживает. Меня токсикоз замучил. – Никин голос привёл меня в замешательство. Мне показалось, что в нём проскочило что-то, похожее на… гордость?
– Токсикоз?.. У тебя… что болит – желудок, почки, печень? Токсикоз – он из-за чего?
– Из-за беременности, – снисходительно ответила Ника.
До этого момента я держала в голове вопрос про «что-то» важное, что Ника собиралась сообщить мне в свою последнюю ночь в Лисицыно.
– Ты не сделала аборт?!
– От Николая? Сделала. Это не его ребёнок.
«Арсений», – обмерла я.
– А… чей?
– Ты не знаешь.
– Юра, – осенило меня. Я только что не подпрыгнула. – Юра, который работал в тире!
– Это только мой ребёнок, – сухо сказала Ника. – Только мой и больше ничей.
– Но как же ты будешь?.. Ты будешь рожать?
