Когда ты идешь, ты чувствуешь все запахи, какие только можно себе представить. Люди готовят, едят на улицах купленное на вынос. Некоторые семьи жили в лачугах-времянках, пристроенных позади других хижин, и у них не было водопровода, так что они мылись в лохани, водой, которую набирали из уличной колонки, а потом грязную выливали прямо на улицу. И эти ручейки бежали, сливаясь в реку сточной воды, которая и без того была полноводной, так как канализационная система опять забилась. Допустим, парень чинит автомобили, считая, что знает, что делает (хотя на самом деле это не так). Он сливает отработанное моторное масло на дорогу, и теперь масло соединяется с грязной сточной водой, и грязная река течет дальше по улице.
Вероятно, поблизости ошивается коза – там всегда есть коза. Когда вы идете, вас затопляют звуки, постоянный шум человеческой деятельности, люди, разговаривающие на десятке разных языков, болтают, торгуются, спорят. Постоянно играет музыка. Вы слышите традиционную южноафриканскую музыку, гремящую на одном угле, на другом – орущую Долли Партон, а кто-то проезжает мимо, включив во всю мощь Notorious B.I.G.
Район был для меня абсолютной сенсорной перегрузкой, но в этом хаосе был свой порядок – система, социальная иерархия, базировавшаяся на том, где ты живешь. Первая авеню была совсем не крутой, потому что находилась прямо у суматохи стоянки микроавтобусов. Вторая авеню была красивой, потому что там были почти настоящие дома, построенные в то время, когда здесь все еще был своего рода официальный поселок. Третья, Четвертая и Пятая авеню были еще привлекательней, с точки зрения тауншипа. Там жили состоятельные семьи, унаследовавшие деньги. Потом, начиная с Шестой авеню и дальше, становилось дерьмовей, появлялось больше хибар и лачуг. Было несколько школ, несколько футбольных полей.
Была и пара хостелов – гигантские сооружения, построенные правительством для проживания рабочих. Вам бы не хотелось туда попасть. Именно там обитали настоящие бандиты. Единственной причиной прийти туда могло быть желание приобрести автомат Калашникова.
После Двадцатой авеню вы доходили до реки Джакскей, и на другой стороне, если пройти по мосту Рузвельт-стрит, был Ист-Бэнк, самая новая и привлекательная часть района. Ист-Бэнк был тем местом, где вмешалось правительство, убрав самовольных поселенцев и их лачуги и начав строить приличные дома.
Конечно, это было жильем эконом-класса, но все же – нормальными домами с двумя спальнями и крошечными дворами. У живших здесь семей было немного денег, и они обычно отправляли детей из «района» в школы получше, например «Сэндрингхэм».
Родители Бонгани жили в Ист-Бэнке, на углу Рузвельт-стрит и Спрингбок-Кресент, и, пройдя от стоянки микроавтобусов через «район», мы оказались там и расположились у его дома на низкой кирпичной стене, перегораживающей посередине Спрингбок-Кресент, ничего не делая, просто болтая. Тогда я этого еще не знал, но следующие три года своей жизни я проведу, ошиваясь на этом самом месте.
Когда мне было семнадцать лет, я закончил старшую школу, и к этому времени моя жизнь дома стала отвратительной из-за отчима. Я больше не хотел там находиться, и мама согласилась, что мне стоит переехать. Она помогла мне перебраться в дешевую квартиру с тараканами в здании вниз по улице. Моим планом (в той мере, в какой он у меня был) было поступить в университет и стать программистом, но мы не могли позволить себе платить за обучение. Мне надо было зарабатывать. Единственным способом заработка, который я знал, была продажа пиратских компакт-дисков, а одним из лучших мест для их продажи был «район», потому что там была стоянка микроавтобусов. Водители микроавтобусов всегда искали новые песни, потому что хорошая музыка была одним из способов привлечения клиентов.
Еще одной привлекательной стороной «района» была его невероятная дешевизна. Там можно было приобрести все, что угодно, почти даром. Можно было купить еду под названием kota. Это – четверть буханки хлеба. Мякиш выскребывался, вместо него клали жареные помидоры, кусок болонской колбасы и немного приправы из маринованного манго, которая называлась achar. Это стоило пару рэндов. Чем больше у вас было денег, тем лучшую порцию вы могли покупать. Если денег было немного больше, туда можно было положить горячую сосиску. Если денег было еще больше, туда можно было положить хорошую сосиску, типа сардельки, или даже жареное яйцо. Самый большой вариант, со всеми ингредиентами, мог бы насытить троих человек.
В ЮАР неизменно одно: там всегда есть «KFC».
«KFC» кормит черных. «KFC» никогда не обманывал.
Они появились в районах, раньше всех остальных. «KFC» был чем-то вроде «Йоу, мы здесь для вас».
Для нас максимальным усовершенствованием было добавить кусок сыра. Сыр всегда считался лучшим, потому что был очень дорогим. Забудьте о золотом стандарте – «район» всегда оперировал сырным стандартом. Сыр на чем-нибудь говорил о деньгах. Если ты покупал бургер, это было круто, но если ты покупал чизбургер, это означало, что у тебя больше денег, чем у парня, купившего всего лишь гамбургер. Бутерброд с сыром, сыр в твоем холодильнике – это означало, что ты живешь хорошей жизнью. В любом тауншипе в ЮАР, если у тебя было немного денег, люди говорили: «О, да ты сырный парень!» Проще говоря – ты действительно не «с района», потому что у твоей семьи достаточно денег, чтобы покупать сыр.
В Александре Бонгани и его компания считались сырными парнями, потому что жили в Ист-Бэнке. По иронии судьбы, так как они жили на первой улице сразу за рекой, на них смотрели свысока – как на отребье Ист-Бэнка. И ребята, жившие в лучших домах дальше в Ист-Бэнке, были более сырными парнями.
Впрочем, Бонгани и его компания никогда не признавали, что являются сырными парнями. Они твердили: «Мы не сырные. Мы с “района”». Но тогда настоящие ребята с района говорили: «Эй, да вы не с «района». Вы сырные». «Мы не сырные, – говорили ребята Бонгани, указывая на дальние улицы Ист-Бэнка. – Это они сырные». Шли постоянные смехотворные разборки о том, кто – с «района», а кто – сырный.
Бонгани был лидером своей компании, парнем, который может всех собрать и устроить движуху. Еще был Мзи, подпевала Бонгани. Мелкий парнишка, хотевший упасть на хвост, быть в тусовке.
Другой паренек, Бхеки, отвечал за напитки, он всегда находил для нас алкоголь и придумывал повод выпить. Потом был Какоатсе. Мы называли его «Джи – мистер Красивый парень». Все, что интересовало Джи, – это женщины. Если в тусовке участвовали женщины, он был в деле. И наконец, был Гитлер – жизнь вечеринки. Гитлер просто хотел танцевать.
Когда апартеид закончился, сырные парни оказались в невероятно трудной ситуации. Одно дело родиться в «районе» и знать, что ты никогда отсюда не уедешь. Но сырному парню показали внешний мир. У его семьи дела идут хорошо. У них есть дом. Они отправили его в хорошую школу. Возможно, он даже поступил в высшее учебное заведение. У него был больший потенциал, но ему не дали больше возможностей. Ему дали познакомиться с миром, который где-то там, но не дали пути добраться до него.
