Я вышел из здания суда, дневной свет ударил мне в глаза, а я сказал: «Милостивый Иисус, я никогда туда больше не вернусь». Это была всего лишь неделя. Неделя в камере, которая не была ужасно некомфортабельной, с едой, которая была вполне сносной. Но неделя в тюрьме – это очень, очень долго. Неделя без шнурков – это очень, очень долго. Неделя без часов, без солнца может показаться вечностью. Мысль о чем-то худшем, мысль об отбывании настоящего срока в настоящей тюрьме – этого я не мог себе даже представить.
Я поехал с двоюродным братом к нему домой, принял душ, поспал там, а на следующий день он отвез меня в мамин дом. Я шел по подъездной дорожке, держась действительно непринужденно. Я планировал сказать, что несколько дней ночевал у Млунгиси. Я вошел в дом, словно ничего не случилось. «Привет, мам! Как делишки?» Мама ничего не сказала, не задала мне ни одного вопроса. Я подумал: «Ладно. Классно. Все хорошо».
Большую часть дня я просидел дома. Ближе к вечеру мы сидели за кухонным столом, разговаривая. Я рассказывал все эти байки, сочиняя, что мы с Млунгиси делали всю ту неделю, когда поймал ее взгляд и увидел, как она медленно покачивает головой. Этот взгляд отличался от всех, что я видел когда-либо раньше. Это не было «когда-нибудь я все-таки поймаю тебя». Это не был гнев. Это не было неодобрение. Это было разочарование. Ей было больно.
Когда поймал ее взгляд и увидел, как она медленно покачивает головой.
Этот взгляд отличался от всех, что я видел когда-либо раньше. Это не был гнев.
Это не было неодобрение. Это было разочарование.
Ей было больно.
– Что? – спросил я. – Что такое?
– Мальчик, как ты думаешь, кто заплатил за тебя залог? А? Кто заплатил твоему адвокату? Ты думаешь, я идиотка? Неужели ты думал, что мне никто не расскажет? – сказала она.
Правда полилась через край. Конечно, она знала: автомобиль. Все это время он был потерян. Я был настолько поглощен улаживанием тюремных дел и заметанием следов, что забыл: доказательство моего преступления находилось прямо здесь, во дворе, красная «Мазда», исчезнувшая с подъездной дорожки. И, конечно, когда я позвонил другу, а тот попросил своего отца дать денег на адвоката, отец выяснил у него, для чего нужны деньги, и так как сам был отцом, немедленно позвонил моей матери. Она дала моему другу денег, чтобы заплатить адвокату. Она дала моему двоюродному брату денег, чтобы заплатить залог. Я провел целую неделю в камере, думая, что был таким ловким. Но все это время она все знала.
– Я знаю, что ты считаешь меня сумасшедшей старой сукой, ворчащей на тебя, – сказала она. – Но ты забыл, по какой причине я обращаюсь с тобой так строго и не даю тебе спуску. Потому что я люблю тебя. Все, что я когда-либо делала, я делала из-за любви. Если я не накажу тебя, мир накажет тебя еще сильнее. Мир не любит тебя. Если полиция возьмется за тебя… Полиция тебя не любит. Когда я тебя бью, я пытаюсь тебя спасти. Когда они тебя бьют, они пытаются тебя убить.
КОГДА Я БЫЛ РЕБЕНКОМ, моей любимой едой были заварной крем и желе, это и сейчас остается моим любимым десертом на все времена. В одну из суббот мама планировала большой семейный праздник, приготовила огромную миску заварного крема и желе и поставила ее в холодильник. Желе было разного вкуса и разного цвета – красное, желтое и зеленое. Я не мог устоять. Весь день, каждый раз, проходя мимо холодильника, я залезал туда с ложкой и брал чуточку. Это была гигантская миска, подразумевалось, что ее хватит на неделю для всей семьи. Я один прикончил ее за день.
В ту ночь, когда я отправился спать, меня жестоко искусали москиты. Москиты любят меня кусать, и, когда я был ребенком, мне приходилось тяжко. Они пожирали меня ночью. Я просыпался, покрытый укусами, меня подташнивало, и все тело чесалось. Именно так и было в то самое воскресное утро. Мой желудок раздулся от заварного крема и желе, я был покрыт укусами и с трудом мог встать с постели. Мне казалось, что меня вытошнит. Потом вошла мама.
– Одевайся, – сказала она, – мы идем в церковь.
– Я плохо себя чувствую.
– Вот почему мы идем в церковь. Там Иисус исцелит тебя.
– Э… Не уверен, что это сработает.
У нас с мамой были разные представления о том, как действует Иисус. Она верила, что ты молишься Иисусу, а потом Иисус появляется и делает то, что тебе нужно. Мое мнение об Иисусе было более реалистичным.
– Почему бы мне не выпить лекарство, а потом помолиться Иисусу и поблагодарить его за то, что он даровал нам врачей, которые изобрели лекарства. Ведь именно лекарства делают твое самочувствие лучше, не Иисус, – сказал я.
– Тебе не нужны лекарства, если у тебя есть Иисус. Иисус исцелит тебя. Молись Иисусу.
– Но разве лекарства – не дар Иисуса? А если Иисус дал нам лекарства, а мы не принимаем лекарства, разве мы не отказываемся от милости, которую он даровал нам?
Но, как и все наши споры об Иисусе, этот разговор ни к чему не привел.
– Тревор, – сказала она, – если ты не пойдешь в церковь, тебе будет хуже. Тебе повезло, что ты заболел в воскресенье, потому что сейчас мы пойдем в церковь, ты сможешь помолиться Иисусу, и Иисус исцелит тебя.
– Звучит прекрасно, но почему бы мне просто не остаться дома?..
– Нет. Одевайся. Мы идем в церковь.
Глава 18
Жизнь моей матери
Как только мои волосы заплели в косички для выпускного, я впервые начал пользоваться вниманием девушек. Я начал ходить на настоящие свидания. Временами я думал, что это потому, что я выгляжу лучше. Иногда я думал, что это потому, что им нравится тот факт, что я прошел через такую же боль, как они, чтобы хорошо выглядеть. В любом случае, так как я добился успеха, то решил особо не заморачиваться с его формулой. Я продолжал ходить в салон каждую неделю, каждый раз проводя там часы, пока мои волосы выпрямляли и заплетали. Мама только закатывала глаза. «Я бы никогда не смогла встречаться с мужчиной, который тратит на свои волосы больше времени, чем я», – говорила она.
С понедельника по субботу мама работала в офисе и возилась в саду, одетая, как бомжиха. Потом, для воскресного утреннего похода в церковь, она укладывала волосы и надевала красивое платье и туфли на высоком каблуке. Тогда она выглядела на миллион баксов. Когда она была при параде, то не могла устоять и не дразнить меня, давая легкие словесные тычки, как мы всегда давали друг другу.
– А теперь кто лучше всех выглядит в семье, а? Надеюсь, ты наслаждался всю неделю, будучи красавчиком, но теперь королева вернулась, малыш. Чтобы так выглядеть, ты четыре часа провел в салоне. Я – всего лишь приняла душ.
Она просто шутила со мной. Ни один сын не хочет разговаривать о том, какая горячая штучка его мать. Но, надо сказать правду, она была красива. Красива снаружи, красива изнутри. Она обладала такой самоуверенностью, которой у меня не было никогда. Даже когда она работала в саду, одетая в рабочую одежду и покрытая грязью, можно было видеть, насколько она привлекательна.
