Несколько сомнительно утверждение писателя о том, что «я показал публике или, точнее, я первый олицетворил таимые в душе мечты и образы и вывел на сцену при восторженных и дружных рукоплесканиях зрителей аллегорические фигуры». В пьесах Сервантеса действительно присутствуют аллегорические фигуры, но принадлежит ли ему здесь пальма первенства? Как пишет К. Державин, «то, что Сервантес называет „моральными фигурами“, то есть воплощения страстей и душевных качеств, которые выступают в „Алжирской жизни“, или аллегорические образы „Нумансии“, — все это уже встречается в ряде драм Куэвы. У него появляются образ Войны в виде бога Марса, олицетворенная Слава, ряд мифологических существ, фигуры Королевства, Зависти и Раздора, Разума, реки Бетиса (Гвадалквивир) и т. д. Во „Влюбленных“ Рей де Артьеды изображаются фигуры Воображения и Славы; у Архенсолы в трагедии „Исабелла“ пролог произносится такой же Славой и совпадает по своему содержанию с заключительной речью Славы в „Нумансии“; аллегорический образ Трагедии встречается и у Архенсолы, и у Вируэса». Словом, дорога была уже проторена.
Мигель де Сервантес говорит о двадцати — тридцати написанных им комедиях. Конечно, по сравнению с Лопе де Вега, написавшего около 1500 пьес, это ничтожно мало. Но не пьесы составили его бессмертную славу…
Из этих ранних двадцати — тридцати пьес до нас дошли только «Алжирская жизнь» и «Нумансия», обнаруженные в более поздних копиях в пыли библиотек в 1784 году.
Недавно была «открыта» рукопись «Завоевание Иерусалима Годофре де Бульонам». По мнению ее нашедшего Стефано Арата, существуют весьма веские основания считать ее автором Сервантеса. Однако, на наш взгляд, убедительных доказательств пока тому нет и делать такой вывод преждевременно.
«Алжирская жизнь» («El trato de Argel»), часто именуемая «Алжирскими нравами» («Los tratos de Argel»), является одной из первых пьес Сервантеса и была написана в начале 1580-х годов. Позднее драматург переработал ее и включил в сборник 1615 года под названием «Алжирская каторга», ряд мотивов которой появится и в «Дон Кихоте».
В пьесе на фоне многообразных и выразительных, основанных на реальных фактах эпизодов невольничьей жизни Алжира разворачивается любовная интрига между пленными супругами Аурельо и Сильвией и их хозяевами Заарой и Юсуфом. Пойманные и разлученные корсарами христиане неожиданно встречаются в качестве рабов одной супружеской мусульманской четы. Заара влюбляется в Аурельо, Юсуф — в Сильвию. Конфликт разрешается благополучно: влюбленным супругам, которым приходится таить взаимные чувства, удается выкупиться на волю.
Пьеса изобилует детальным описанием жизни пленных христиан в Алжире, основывающимся на собственном опыте автора: торговля рабами на невольничьем рынке, побег пленников, поимка и жестокое наказание в виде 600 палочных ударов, сожжение пленного валенсианского священника в ответ на казнь в Испании пойманного корсара.
Под именем некоего солдата Сааведры писатель вывел свой образ, человека стойкого и утверждающего в этой стойкости и правой христианской вере других. Традиция выведения самого себя в качестве литературного персонажа будет продолжена и развита им позднее во всем своем творчестве.
Многие персонажи пьесы являются реальными историческими лицами: Хасан-паша, монах-выкупщик Хуан Хиль, друзья Сервантеса пленники Антонио де Толедо и Франсиско де Валенсия и другие.
Живая жизнь, получившая благодаря своей связи литературы и реальности художественное воплощение, придавала пьесе новаторский характер.
Сервантист Жан Канаважио пишет, что «Сервантес был единственным из своего поколения, кто осмелился спроецировать на сцену жизнь, показав ее именно как современность, незаменимый автобиографический опыт: иллюзию реальности, известие о прибытии спасителей, введение некоего пленника по фамилии Сааведра, безусловно alter ego
автора, появление в финале Хасана Паши на манер deus ex machina
и другие подобные детали. Сходным образом транспозиция, таким путем подаваемая, не представляет нам ни одного необработанного образа или эпизода реальной жизни. В качестве доказательства этого можно указать на отбор только тех фактов, которые необходимы для действия, а также их вымышленную хронологию, их контаминацию посредством игры реминисценций, которая ассоциируется как с Виргилием, Лукианом и Сенекой, так и с Гелиодором, Боккаччо и „Романсеро“…»
Пьеса имела зрительский успех. В сюжетную канву другой пьесы — «Нумансия»
— положены исторические события глубокой древности, нумансийская война — сопротивление кельтиберских племен владычеству Рима, длившаяся с 153 года до н. э. по 133 год до н. э.
Нумансия — древняя столица кельтиберского
племени ареваков. Основная же историческая канва событий следующая.
К 236 году до н. э. карфагеняне,
высадившиеся под предводительством Гамилькара Барки на юго-востоке Иберийского полуострова, после упорной борьбы с кельтиберами образовали «империю Баркидов» со столицей в Картахене. Именно им Испания обязана своим названием от карфагенского слова «спаун», до этого она была известна под теми именами, которые ей давали прежние завоеватели: Тартес — финикийское и Иберия — греческое.
Созданная «империя» просуществовала до 206 года до н. э., когда римляне вытеснили карфагенян с полуострова. С этого момента начался планомерный захват Испании войсками Рима, длившийся около двух столетий. Одним из наиболее ярких исторических эпизодов этого периода являются осада и разрушение Нумансии.
Риму никак не удавалось разбить кельтиберов. Тогда на завоевание непокорного народа был послан с огромным войском
один из лучших полководцев Римской империи Публий Корнелий Сципион Эмилиан (Сципион Африканский), недавно победоносно завершивший Третью Пуническую войну взятием и разрушением Карфагена.
Римляне окружили город сплошным кольцом военных укреплений и гарнизонов, прорвать которое оказалось невозможно. Через год из восьми тысяч защитников Нумансии в живых осталась только половина. Город был истощен голодом и болезнями. Римский историк Аппиан Александрийский
во 2 веке до н. э. в своей книге «Об иберийских войнах» писал: «Немного времени спустя, когда у осажденных получился полный недостаток съестных припасов, не имея ни плодов земли, ни скота, ни травы, сначала они, как и некоторые другие под давлением военной нужды, жевали разваренную кожу, но когда не стало у них и таких кож, они стали пожирать вареное человеческое мясо. Вначале в кухнях разрубались тела умерших, но затем, пренебрегая мясом больных, более сильные стали насильственно убивать более слабых. Не было того бедствия, которого они не испытали; они одичали духом от такой пищи и телом стали похожи на зверей от голода и чумы, покрытые волосами и грязью. В таком виде они сдались Сципиону. Он велел им в этот день снести оружие, куда он им указал, а на следующий день прийти на другое место. Но они просили отложить это еще на день, признавшись, что многие охвачены жаждой свободы и хотят сами, своей рукой покончить расчеты с жизнью. Поэтому они просили отсрочки на один день, чтобы устроить свою смерть… Прежде всего некоторые из них добровольно сами на себя наложили руки различными способами; а остальные на третий день после этого вышли из города и явились в назначенное место в ужасном виде, не похожие на людей, с нечистыми телами, заросшие волосами, с длинными ногтями, все полные грязи. От них исходила ужасная вонь, одежда на них висела не менее грязная и не менее вонючая. В таком виде они даже врагам казались жалкими, но взоры их были страшны для смотрящих на них: мрачно глядели они на врагов, полные гнева и печали, измученные трудами и сознанием, что они поедали друг друга. Оставив из них пятьдесят человек для триумфа, всех остальных Сципион продал, а город сровнял с землею».
