Здесь вообще все вещи назывались их собственными именами. В тюрьме имелось трое ворот: золотые, серебряные и медные, названные так сообразно качеству вручаемых при входе подачек. От платы зависело и жилье.
В этой тюрьме можно было жить превосходно, в уютных одиночных камерах верхнего этажа, и можно было жить адски, в зловонных загонах, по двести и триста человек в каждом.
Сервантес, мало осведомленный об этих порядках, да и не располагавший деньгами, оказался в „железной камере“ — обширном низком помещении первого этажа с крошечными окнами, выходившими в узкий переулок позументщиков.
Койки стояли тюфяк к тюфяку. Ругань, крик и смех не смолкали ни на мгновение. Царило двусмысленное и сумасшедшее веселье. Кругом шла игра. Под шум остервенелой божбы проигрывалась медная мелочь или грядущие добычи, гарантируемые „честным словом“. И каждый, во всяком случае, платил за удовольствие азарта. Потому что карты и кости поставлял директор…
Здесь не принималась в расчет причина ареста. Преступник, подследственный заключенный и неоплатный должник были уравнены в правах. Купец, не смогший уплатить по векселю, спал рядом с осужденным разбойником. С щеголем, чересчур задолжавшим своему портному, пререкался матереубийца, которого на дворе уже ожидала виселица. Буян и громила, шулер и фальшивомонетчик, содомит и осквернитель детей жили в фантастическом общении с людьми, которые ничем не провинились и должны были доказывать свою невиновность. Через зарешеченное отверстие заглядывали в женское отделение. Люк этот постоянно осаждался. За десять часов Сервантес обрел столько перлов выразительного сквернословия, сколько не насобирал за десять лет своей бродяжнической жизни.
Дверь „железной камеры“ была открыта настежь. Местные обитатели выходили и входили. Поминутно являлись шумно приветствуемые посетители.
Но когда Сервантес встал, намереваясь глотнуть где-нибудь свежего воздуха, ему преградили дорогу скрещенными алебардами. За постоянное право выхода следовало внести установленную плату. Взималась она и с беднейших — за право посещения отхожего места…
Утром оказалось, что он (Сервантес. — А. К.) не имеет возможности умыться. Он вручил тюремщикам половину своей наличности и получил доступ во двор, где между двумя виселицами бил фонтан.
Несколько часов спустя в зале началась раздача хлеба; на трех заключенных — по одному большому черному, плохо выпеченному хлебу. Но так как ни у кого из арестантов не было ножей, им приходилось прибегать к внешней помощи. Тянулись гуськом к специальному откупщику, который разрезал каждый хлеб на четыре части, — средний кусок он оставлял себе для продажи. По-видимому, он платил немалые деньги директору».
К этому описанию Бруно Франка добавить нечего — оно исчерпывающее и ценно тем, что базируется на реальных исторических описаниях севильской тюрьмы, оставленных прокурором (procurador) Кристобалем де Чавесом. Чиновник испанского правосудия метко охарактеризовал сие заведение как «реальное воплощение ада на земле».
Да, именно в таком месте очутился экс-солдат и экс-комиссар Мигель де Сервантес.
Точное время пребывания писателя в тюрьме неизвестно, но мы знаем, что оно длилось несколько месяцев.
Что было делать? На что можно было надеяться и рассчитывать? На верного друга Гутьерреса? Но он, вероятно, устав от бесконечной помощи человеку, которого постоянно преследуют неудачи, исчез из жизни Сервантеса. Начиная с 1593 года его имя ни разу не встречается в документах, касающихся писателя, известно только, что, оставив завещание, он умер в Севилье 19 февраля 1604 года.
Возможно, за Сервантеса ходатайствовал его работодатель Агустин Сетина, чтобы защитить свою репутацию человека, умеющего подбирать честных исполнителей.
Во всяком случае, все эти пути освобождения из тюрьмы были ненадежны. Надо было рассчитывать только на свои силы. Видимо, он так и считал. Сервантес написал обстоятельное письмо непосредственно Филиппу II. Это послание до нас не дошло, но зато мы имеем ответ, датированный 1 декабря 1597 года. В нем содержалось указание освободить Сервантеса из тюрьмы для поездки в Мадрид, где он должен будет предстать перед чиновниками королевского казначейства. Но даже если он и не сможет явиться в Мадрид, как то следовало из письма, это не беда, так как у проштрафившегося есть поручители, которые и внесут в казну недостающую сумму.
Это было похоже на индульгенцию, но между посылкой письма и получением высочайшего ответа прошло целых два месяца, а Сервантес наверняка считал даже часы, проведенные в тюремной камере.
Судье Гаспару де Вальехо ничего не оставалось, как повиноваться королевскому приказу. Но когда он выпустил Сервантеса?
Согласно версии Астраны Марина, еще в марте 1598 года Мигель де Сервантес, все еще находясь в тюрьме, получил новое распоряжение казначейства — отчитаться за свои продовольственные «комиссии» 1591–1592 годов, но продолжал сидеть в тюрьме. Это объясняется тем, что, получив предписание освободить писателя, судья Вальехо установил за освобождение Сервантеса очень высокий залог. Он имел на это право, и королевский указ позволял сделать такой маневр. Поэтому писатель, не имея возможности его внести, был вынужден оставаться в тюрьме до апреля 1598 года, когда, очевидно, боясь «перегнуть палку», судья должен был выпустить заключенного.
Некоторые исследователи предполагают, что Сервантес был освобожден сразу же после получения королевского приказа, то есть в январе.
Как бы то ни было, но в Мадрид автор «Галатеи» не поехал, так и не представ для отчета перед чиновниками казначейства. Однако история с недостачей на этом не закончится — через несколько лет она снова его коснется, причинив немалые неприятности.
* * *
Пребывание в этой страшной тюрьме для Сервантеса было тяжелым испытанием.
Вместе с тем с высокой степенью вероятности можно предположить, что именно в этом «адском» месте и зародилась идея «Дон Кихота»,
скорее всего, даже была начата сия великая книга, поэтому род человеческий должен благодарить судьбу, что она распорядилась именно таким образом — заключив Мигеля де Сервантеса в темницу, «обиталище одних лишь унылых звуков».
Но в какой именно тюрьме зародился «Дон Кихот»?
В исследованиях жизни Мигеля де Сервантеса фигурируют несколько мест его пребывания за решеткой: ламанчская деревушка Аргамасилья де Альба, Кастро дель Рио, Севилья (1597–1598) и снова Севилья, уже 1602 год. Соответственно, в каждом из этих мест заключения мог зародиться «Дон Кихот».
Аргамасилья де Альба… В качестве главного аргумента в пользу этой деревушки приводится первая фраза из «Дон Кихота»: «В неком селе ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, жил-был один идальго…» Название селения — Аргамасилья де Альба выводится из завершающих первую часть романа пародийных сонетов и эпитафий на смерть незадачливого странствующего рыцаря, сочиненных аргамасильскими академиками Черномазом, Лизоблюдом, Сумасбродом, Зубоскалом, Чернобесом и Тики-Таком.
