«Вот твари! Нет! Нет!»
Девушка почувствовала, что все планы отмщения катятся к чертям. Она не могла бросить детей, а это значило, что придется отложить месть на неопределенный срок.
Сова остановилась, сжала кулаки, стараясь думать спокойно. Но ведь нефтяники никуда не уходили и в ближайшее время явно не собирались! Что ей мешает сначала вызволить детей, а потом отомстить? Что-то глубоко внутри подсказывало, что детям ее способности сейчас нужнее. Только куда их повезли? Ведь не пройдет и дня, как снег посыплет вновь и скроет все следы, и что ей тогда делать?
Стоп! Мыслить трезво! Ведь выгрузили пятерых? Они-то должны знать, куда забрали детей? Точно! Алые губы расплылись в недоброй улыбке: теперь девушка знала, что делать.
Глава 6. Жестокий отбор
Время тянулось медленно, словно и не шло вовсе. Звуки борьбы, да что уж там – настоящей войны доносились с поверхности, то стихая ненадолго, то вновь усиливаясь. Дети в эти минуты сжимались, стараясь слиться друг с другом и с древней кирпичной кладкой, утонуть в полутьме. И отчаянно надеялись, что это не последние минуты Юрьева. Что звери еще не до конца сломили малочисленных защитников и еще не рвутся сквозь мрак старого туннеля, чтобы полакомиться юным свеженьким мясом никчемных людишек. В такие минуты даже трехлетний Сема стихал и боялся плакать. Боялся показать свой страх, а то вдруг по плачу найдут его и остальных.
Ближе к утру шум на поверхности начал стихать: то ли защитники уничтожили почти всех животных, то ли, наоборот, некому больше было защищать древний Юрьев и детей. Редкие выстрелы иной раз сменялись столь же редкими воплями тварей. Словно обе стороны были уже до того истощены, что им стало не до войны, и лишь иногда находился смельчак, нарушавший шаткое перемирие.
Но что бы ни происходило наверху, в клетке усталость взяла свое. Ночь, полная настоящих ужасов, высосала из детей все силы. И один за другим они сначала впадали в беспокойную дрему, а потом крепко засыпали, и ничто, даже звуки с поверхности, не могло их разбудить.
Бабушки что-то тихо, настороженно обсуждали, и это бормотание заставило и Колю погрузиться в липкую патоку забытья, но немного странного, необычного. Забытья, похожего на оцепенение, когда тело отключается, но сознание еще здесь, и ум, наоборот, проясняется, и ты словно мысленно путешествуешь, то ли во сне, то ли наяву. При этом, хотя вроде не спишь, но на самом деле даже руку поднять не можешь. Коля не смог бы объяснить собственное состояние даже себе, но с детства любил подобные редкие моменты и старался исследовать пределы своих возможностей.
Для начала он по ночам гулял по коридорам катакомб, иногда «выплывал» из подземелья, словно некий фантом, впрочем, не обращая внимания, есть ли у него тело – это стиралось сознанием, как стирается, например, во сне. А потом стал «наглеть» и впадать в этот транс и на людях, днем. Он заходил к ним в клетушки-комнаты, наблюдал за их действиями, работой, порой видел слишком интимные сцены, сгорал от стыда, но быстро «исчезнуть», вернуться из этого состояния у мальчика не получалось. Может, пока не получалось, но все же он был вынужден досматривать события, невольным участником которых становился.
Об этом состоянии Коля даже не пытался рассказывать другим, опасаясь, что его сочтут странным, а значит, опасным. И просто сживут со света, как, например, поступили с Ярославом, объявив юношу дьяволом ни с того, ни с сего.
[4] Ну вот какого, спрашивается, черта им приспичило? Ведь жил Ярослав в Юрьеве совершенно спокойно восемнадцать лет – и вдруг дьявол? Коля не был согласен с остальными, но что он мог сделать, когда в церкви решалась судьба не похожего на всех парня? В лучшем случае мальчика бы просто выгнали, в худшем – возможно, признали бы пособником дьявола заодно с Яросом. Люди жестоки, а под влиянием толпы надевают на глаза шоры и становятся единым целым, повинуясь любым командам, словно одно огромное чудовище.
Вот и сейчас Ростов погрузился в сон наяву и отрешенно путешествовал по камере, легко читая чувства, а иногда и мысли спящих детей. Наверное, это было неправильно, но сейчас, как никогда, ему надо было понять их настроение, чтобы суметь помочь словом или делом, когда надежда окончательно покинет всех.
Трехлетний Сема испытывал лишь беспросветный ужас. Он даже во сне дрожал всем телом, прижавшись к Ане Капустиной. Коля вообще не понимал, как ребенок держится. Разве что у него просто не осталось выбора, кроме как поддаться простым инстинктам – прижаться к девочке, словно к матери, и раствориться в ней, как в каком-то добром и бесконечно защищенном пространстве. А Аня, тоже от страха, прижала маленькое тельце к себе заботливо и сострадательно. Устроившиеся рядом Вика и тринадцатилетние Олег с Ольгой Карасевы чувствовали примерно то же. Разве что Олег ощущал чуть большее беспокойство, постоянно просыпаясь и поправляя грязное, местами рваное одеяло, сползающее с детей, которых опекал.
Их родители тоже оказались наверху и тоже вступили в неравную схватку со зверьем, чтобы оградить и спасти детей от неминуемой гибели. И дети это понимали так же хорошо, как и то, что многие не вернутся. Они родились в мире, где смерть была столь же частой, как и дни рождения, и давно привыкли к ней. Поэтому сильно не удивлялись, когда у кого-нибудь из знакомых не возвращались домой мать или отец. А детей порой с пеленок забирали из-за их непохожести на остальных, и потом их никто и никогда не видел…
Совершенно другие настроения одолевали бунтарскую троицу. Но если Руслан горел праведным гневом оттого, что ему запретили помочь взрослым – и даже дергал во сне ногой, – то Витя и Катя лишь преданно свернулись рядом. Они были почему-то уверены, что Руслан прав, и готовы следовать за ним, что бы тот ни сказал.
Ванька и Варя Выдренковы крепко обнялись. Мало того, что их отец сейчас был наверху, так еще и Ярослав, их приемный брат, ушел в поисках лучшей жизни из города. А Варвара еще и жестоко играла чувствами юноши, хотя вины своей, видимо, не осознавала. Девушка вдруг подняла взгляд на Колю и неодобрительно нахмурилась. Мол, чего это ты тут подсматриваешь?
Ростов от неожиданности вздрогнул всем телом, выходя из оцепенения. Что это было? Неужели Варя его почувствовала? Но как? Никто и никогда не догадывался о невинной Колиной забаве, а она… Девушка посмотрела прямо на него, когда он коснулся ее чувств. Неужто она тоже могла делать нечто подобное? Коля вытаращил глаза и уставился на Варю, а она так же пристально и неодобрительно смотрела на мальчишку и качала головой – мол, никогда не смей так делать!
От стыда Ростов зарылся лицом в колени, ему впервые в жизни вдруг воспротивились. Эта неловкость от понимания, что он не один с подобной способностью, заставила лицо парня гореть от стыда. Его одиночество стало всеобъемлющим, от осознания, что кому-то еще известна его тайна, было только хуже. И неуютней, будто теперь в Ростова будут тыкать пальцем и смеяться над тем, как он не похож на остальных. Мальчик сжался и попытался заснуть, но не тут-то было.
