Михаил, не обращая внимания на взвившуюся пыль, смахнул с кроватей покрывала и пошел за дочерью. Александра сидела, прислонившись к печке. Даже рюкзака не сняла, а уже тихо посапывала, видя, наверное, какой-нибудь яркий сон. Михаил аккуратно стащил с плеч девочки лямки рюкзака и, оставив его на лавочке, приподнял дочку и отвел на одну из кроватей. Уложил и накрыл одеялом, а потом вернулся и закрыл дверь на щеколду – раньше они в каждом частном доме имелись. Затем мужчина позволил и себе расслабиться. Скинул рюкзак и улегся на вторую кровать.
Но сон не шел. В голове тяжело ворочались мысли, а грудь разрывало от чувств.
Женщин, с которыми его на двадцать лет связала судьба, больше нет. И никогда уже не будет. Нина – набожная, угрюмая, но умная, Наталья – боевая, прямая, но справедливая, и Лида – шумная хохотушка-болтушка, озорная и светлая душа их семьи. Как теперь без них? Чем теперь заполнить ту пустоту, что образовалась, когда он увидел их бездыханные тела? И что теперь делать? Он сам сжег дом, а если найдет детей? Где с ними жить? Хотя не это главное. Пустых домов теперь в России на одного человека – полмиллиона. Так что выбирай – не хочу. Проблема в другом. Проблема – успеть найти детей живыми. Вот это беспокоило больше всего. Зачем кому-то понадобились чужие дети? На этот вопрос было много ответов, и большинство – настолько плохие, что Михаил отбросил эти мысли прочь. Найдет – посмотрит, а сейчас нечего гадать – только кликать беду. Не помогут ужасные мысли в поисках детей. Надо успокоиться и сосредоточиться. И выспаться, завтра обещал выдаться тяжелый день.
Наконец усталость взяла свое, и Прохоров погрузился в тревожный сон.
И снилась ему старушка. Добрая и улыбчивая, но с неимоверной грустью в глазах. Она тихо перемещалась по дому и стирала со всех поверхностей пыль. Надолго задержалась у шкафа со стеклянными дверками, всматриваясь в фотографию мужчины. Тяжко вздыхала, крестилась, а потом держалась за грудь, будто ее что-то сдавливало.
Наконец, она сменила на кроватях белье, переоделась сама, повязала на голову платок и пошла на кухню, где открыла люк в подпол и спустилась вниз. Сверху Михаилу оказалась видна часть бугра насыпанной земли. Чьей-то могилки. А бабушка аккуратно закрыла за собой крышку подпола, и мужчина вдруг осознал, что она опустилась на землю рядышком с могилкой, обняла ее и вскоре испустила дух, оставив землю, да и дом любому пришедшему. Авось да поможет кому. После Прохорову еще долго снились жены, но не мертвые, а живые. Ведь сознание жаждало увидеть их вновь, а подсознание лишь согласно потакало…
Александра тревожно вздрогнула и открыла глаза. Но не смогла пошевелиться. Неведомая сила удерживала ее на мягкой койке. Конечности стали настолько тяжелыми, что девочка не могла их поднять. Стало страшно. Где она? Одними глазами Алекса постаралась оглядеться, но увидела немного. Верх какого-то шкафа, беленые доски потолка и тусклый свет дня, еле пробивающийся сквозь заколоченные окна. В свете лучей, что пробивались через щели в досках, клубилась пыль.
Девочка с трудом вспомнила, как отец вчера затащил ее в какую-то избу у дороги. Как они долго шли и очень устали… а еще… что их дом с матерями и Алешкой теперь превратился в пепелище – огромную, исковерканную огнем могилу, которая, если не разрушится сразу, то печальным уродливым скелетом обгоревших головешек будет напоминать случайным путникам о бренности бытия.
Надо идти! Где-то похитители увозят братьев и сестер, а отец… почему он еще спит? Саша попыталась подняться, но вновь не смогла. Та же неведомая сила продолжала держать девочку. Что происходит?
И тут Александра краем глаза уловила движение: кто-то в комнате был. Она попробовала заговорить, но не смогла раскрыть рта. Создалось ощущение, что она еще спит. Но холод вдруг распространился на все члены, и озноб пробил девочку. Легкая полупрозрачная фигура прошла рядом, что-то взяла на столе и заглянула в шкаф. Алекса вздрогнула бы, если бы могла. Потом фигура исчезла ненадолго и тут же появилась вновь, присела на край кровати Саши и склонилась над девочкой. Александра всмотрелась: круглое личико, сморщенная кожа, добрые глаза, заглядывающие прямо в душу, белые-белые волосы, собранные в пучок сзади. И сквозь эту бабушку пробиваются лучи света с улицы, словно она – нереальная и несуществующая. Старушка заговорила – мягко, еле слышно, слегка покачивая головой:
– Осторожнее у падающей церкви, милая. Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест. Держи дробовик наготове, а глаза нараспашку, иначе пропадете. Потом старушки – им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их. Откроют тайну одну они. А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное! Не найдете детей никогда, сами сгинете. А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет – не верь! Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно… – призрачная старушка чуть помолчала и добавила:
– Помни об этом, милая, и многих бед удастся избежать. А теперь просыпайся, – с этими словами женщина ткнула пальцем девочке в лоб, легко и мягко, но по телу Саши словно пробежала искра, и Прохорова подскочила на кровати, широко распахивая глаза и часто-часто дыша.
Сон отпустил ее, сквозь заколоченные досками ставни пробивался свет, и девочка не могла поверить, что старушка ей приснилась, так правдоподобно выглядела во сне обстановка дома. Тот же стол, тот же шкаф, одна створка которого оказалась стеклянной, а на полочке стояла старая фотография в деревянной рамке. Саша спрыгнула с кровати и вгляделась в лицо. Та самая бабушка! Она – никаких сомнений!
Пораженная до глубины души, девочка медленно отошла обратно и присела на краешке кровати, понимая, что если тотчас не сядет, то, возможно, упадет, – так сильно задрожали коленки. На лбу выступил пот, и стало очень жарко. Слова, прозвучавшие во сне, громом стучали в голове, отпечатываясь в сознании навсегда:
Осторожнее у падающей церкви, милая. Там змей одноглавый живет, он страстный охранник тех мест. Держи дробовик наготове, а глаза нараспашку: иначе пропадете. Потом старушки – им один яркий миг остался до вечности, не трогайте их. Откроют тайну одну они. А в середине пути спасите двух странных детей. Они в западне, чудаку, приютившему их, не верьте! Если ослушаетесь, случится страшное! Не найдете детей никогда, сами сгинете. А после, у чистого озера, на гребне холма случится бой великий. Отец погибнет – не верь! Верь в чудеса и исцеление. И главное, не забудь напомнить тем странным детям, что они странные! Пусть поверят в это и примут, иначе все тщетно…
Что они значат, для Саши оставалось загадкой, но теперь она не смогла бы их забыть. Настолько случившееся оказалось необычным, что ни объяснить, ни отвергнуть сон пятнадцатилетний подросток не мог. Это как цветы в детстве, которые только одним своим появлением вызывали в душе трепет и благоговение.
И вдруг девочка заплакала. Тихо и часто затряслись плечи, медленно опустилась на грудь голова, и с длинных девичьих ресниц закапали слезы: Саша не могла понять, почему ей приснилась какая-то странная старуха вместо семьи. В первую же ночь после катастрофы, когда перед глазами еще стоят образы мертвых матерей и жалкого братца, снится совершенно другое. Как такое возможно? Горе вновь рухнуло на плечи Александры. А пропавшие братья и сестры? Почему не снились они? А пришла лишь старушка, которую девочка никогда не знала, и рассказала невнятную сказку, и даже не сказку, а какой-то бред…
