– Эй, детишки! Побыстрее перепрыгиваем трупики, пожалуйста! – крикнул рыжий елейным голосом. Из его уст лился яд, переполнявший мужчину. И дети чувствовали это и старались быстрее перебирать ногами. – Я очень хочу убраться отсюда! Чур, кто споткнется, останется с этими трупаками!
Неучтивость, с которой рыжий относился к погибшим, напрягала детей, вызывала у них внутренний протест и неприязнь. Но они молчали, подавленные смертью близких и слишком напуганные, чтобы сопротивляться. Отсюда – кротость и смирение. Почти оцепенение, вызванное страхом перед дальнейшей судьбой.
Даже Руслан Озимов шагал на негнущихся от ужаса ногах. Хоть он и просился наверх, чтобы помочь взрослым, но и представить не мог всех масштабов катастрофы, что теперь открылась детскому взгляду. Дикие звери с ужасными мордами, проткнутые стрелами и заколотые пиками, смешались с изорванными их когтями людьми. Вот вроде человек, но жуткое месиво вместо лица не дает опознать в нем кого-нибудь. Лишь слишком тонкая кость свидетельствовала, что это женщина, чья-то мать… Руслан отвернулся, поднял взгляд к серому небу, к куполам церкви какого-то бога, и резонно задался вопросом: а где же был бог, во славу которого создавались эти храмы? Мальчик, которому всю жизнь доказывали, что бог в том или ином виде существует, взбунтовался…
«Тебя нет! В помине нет! – кричало все внутри Руслана, каждая клеточка, каждый атом. – Иначе бы ты не дал этому случиться!»
И тут же Озимов понял, что он зря назвал Кольку Ростова трусом. Теперь Руслан уяснил, чего добивался и от чего хотел их оградить старший товарищ. Но сейчас больше пугала неизвестность. Что с ними со всеми будет? Что их ждет в незнакомом месте с неизвестными людьми? Пусть они и готовы заботиться о детях, но точно по-своему, ведь в любом месте действуют свои правила, к которым придется привыкать, и, судя по тону рыжего, Озимова и остальных ждут очень строгие порядки. Не сказать, что и в Юрьеве детям разрешалось все, но будущее, учитывая неадекватность Черноморова, явно ничего хорошего детям не сулило.
Задумавшись, Руслан споткнулся о присыпанного снегом серого падальщика и уткнулся лицом в грязь. Памятуя об угрозах Черноморова, тут же вскочил на ноги, пытаясь стряхнуть с себя неприятную жижу, а рыжий был уже рядом.
– Не-не-не-не-не-не! – затараторил он елейным голосом, присев перед Озимовым и погрозив тому толстым грязным пальцем. – Ты мне все еще нравишься, пацан. Не разочаровывай меня. Не падай в грязь лицом!
Его серые бесчувственные глаза заглянули прямо в душу. Надо же! Мальчик ему нравится! Руслан не мог сказать того же о себе. Дядька был ему противен, как и вся ситуация с их спасением. Почему вдруг потребовалось спасать только «чистых» детей, а остальных оставлять на погибель? Почему было не спасти и старушек? Что за дьявольская избирательность? Глупо, при том, что рыжий намекал на свою доброту: мол, я тебя спасу, только ты должен доказать мне… За этим стоял какой-то расчет, и Озимову это было не по нраву. Их спасители были явно небескорыстны. Взамен детям придется что-то отдать, с чем-то расстаться, но с чем, пока неясно… Будущее расплылось: если раньше мальчик примерно знал, что станет стрельцом и продолжит жизнь в Юрьеве, то теперь его жизнь – открытая книга. Кто что хочет, то и напишут.
– Понял, не дурак! – буркнул Руслан, секунду пристально всматривался в серые глаза Черноморова, а потом пошел за остальными. Рыжий только шире осклабился, алые губы растянулись в широкой улыбке посреди густой огненной бороды. Но его беспокоило одно: в черных глазах мальчика невозможно было хоть что-то прочесть. Нет уж! Он его раскусит и сломает, как сотни других до него, как… как… И, меж тем, Черноморову мальчик действительно нравился: своим упрямством, своим стержнем, своим… своей неуправляемостью. Что-то за этим стоит. Но что?..
Ребенок догнал остальных уже за поломанными воротами и резко остановился, пораженный видом транспортного средства. Два огромных фургона, сцепленных красными боками, с надписью «The Coca-Cola Company», стояли напротив и были прицеплены к… бульдозеру. Нет, конечно, мальчик не знал названия странного автомобиля на гусеницах и с ковшом впереди, но его вид сильно удивил Руслана, как и остальных детей. Они также застыли и рассматривали необычную машину, пока недовольный голос Черноморова не прервал созерцание.
– Ну, что застряли, обмороки? Свирид! Виктор! Харэ экскурсию водить! Отворяйте, придурки, ворота, да запихивайте туда детей! – это относилось к сопровождающим взрослым, а детям он сказал: – Давайте, давайте, мелочь! Пошустрей! «Приют забытых душ» ждет вас! Чем быстрее вы там окажетесь, тем быстрее о вас все забудут! А? Как вам шуточка? Хотя… Вроде уже не осталось людей, которые вас помнили… Забытые души, – он задумчиво оглянулся, странная улыбка появилась на его лице, будто он оценил тонкий юмор. – Ну, Кизляк! Ну, Петр Васильевич! Молодец! Такое название сочинил, прям зашатаешься! И ведь в точку! Кто ж теперь вспомнит об этих ублюд… об этих детях? – и рыжий пошел в сторону бульдозера, цокая и мотая головой, совершенно не думая, что своей оговоркой мог кого-то из детей обидеть.
Один из его приспешников подошел к фургонам и у правого открыл высокую дверь, затем вытянул из темного нутра деревянную лестницу и кивнул детям, мол, забирайтесь! И восемь детей по очереди залезли в фургон, исчезая в глубине. Последним поднялся Руслан и, глубоко вздохнув и поежившись, тоже шагнул внутрь. Дверь скрипнула с явной издевкой и со стуком закрылась, отрезая их от прежней жизни.
Что теперь с ними будет?
Дети столпились у входа, слишком испуганные, чтобы что-то делать. Руслан ощущал дрожь двух или трех из них, стоявших рядом. Страх, что здесь, в темноте, спряталось нечто ужасное, сплотил души, и мальчики с девочками сгрудились в кучу, жались к теплу товарища, чему-нибудь живому, родному. Озимов слышал тяжелое дыхание друзей, чувствовал в нем настоящее волнение и трепет. И сам был не прочь убежать куда-нибудь сломя голову, спрятаться или вообще исчезнуть – так ему было жутко и неуютно.
Ведь и правда, они теперь – забытые души. Кто о них вспомнит? Кто придет на помощь, чтобы вызволить детей из грязных рук монстра – Черноморова? Кто?! Руслану хотелось выть во всю мощь голосовых связок оттого, что перечил Ростову. А теперь его нет – Озимов не сомневался, что рыжий убил всех, кто остался в катакомбах. И мальчик готов был заорать от слишком сложных чувств, которые бурлили внутри, и которых он совсем-совсем не понимал, когда называл подростка трусом. Кто теперь позаботится о них? Кто? Ведь они забыты всеми и навсегда! Они исчезли для мира, как и мир для них. И никого роднее друг друга у детей уже не будет…
Тут загромыхал двигатель бульдозера, отчего многие из детей в ужасе присели на пол. Потом транспорт резко тронулся с места, потянув за собой фургоны, и вместе с присевшими повалились уже и остальные. Тьма разразилась недовольными и жалобными возгласами упавших, а трехлетний Сема не выдержал и заплакал. Его надрывный вой разнесся по фургону, из-за чего стало вдвойне тоскливей, и даже у Руслана на глаза навернулись слезы.
– Эй, ссыкло! – внезапно раздался голос с другой стороны фургона. Вполне человеческий, вполне взрослый, правда, срывающийся иногда в детский тембр. – Вас сюда выть, что ли, засунули? Заткнулись все и разбежались по местам. И так тошно.
