Руслан поднялся с кровати и вышел в коридор, с аркообразного свода которого свисала легкая, колышущаяся от сквозняка паутина. Ну, точно: паутины оказалось столько, что даже маленькому мальчику стало понятно – люди ушли давно, видимо, несколько лет назад.
Но как такое возможно? И почему он здесь один? Почему его тут оставили? Он что, никому не нужен?
Руслан обнял себя руками, как обнимают, когда неуютно, чувствуя абсолютную растерянность. Что за бред здесь творится?
Он медленно двинулся по загибающемуся вправо полутемному коридору. Единственная лампочка осталась висеть позади, а спереди сгущалась тьма, но мальчик шел и шел вперед. Необходимо срочно выяснить, куда же подевались люди, а для этого надо пересилить страх, сковывающий движения и не дающий шагнуть в темноту. Надо… Какое неприятное слово – надо. Словно кнут сзади: иди, надо! Или кто-то исподволь толкает в спину: иди, тебе надо… но Руслану туда не хотелось от слова «совсем». Ни за какие коврижки.
Босые ступни неприятно холодил пол, а голых плеч касались нити паутины, тоже давно брошенной пауками. Становилось все темней, родная лампочка давно скрылась за поворотом, и угасающий свет еле-еле давал представление о том, что впереди. Глаза с огромным трудом различали предметы. Вот груда картофеля, но в нос ударила такая вонь, что не вызывало сомнения – картофель сгнил. Вот путь перегородила койка, а что это на ней? Погодите-ка… Скелет? Руслан замер на месте, а потом, стараясь держаться подальше, обошел кровать вдоль стены. Тут нога наступила во что-то влажное, и мальчик постарался быстрее перешагнуть нечто неприятное. Даже не хотелось думать, что же это могло быть.
Он пошел дальше, держась рукой за стену, и больно ударился обо что-то невидимое большим пальцем ноги. И закричал. Присел, держась за больной палец, и несколько долгих минут старался пересилить боль. Какой идиот поставил сюда деревянный ящик? От боли даже слезы навернулись на глаза. И Руслан позволил себе расплакаться от обиды. За то, что его бросили; за то, что кто-то поставил тут этот глупый ящик; за то, что весь мир, как оказалось, против него…
Но потом он встал, обошел ящик и пошел дальше, упрямо переставляя ноги и намереваясь выяснить, что же тут происходит.
– Эй, где все? – крикнул Руслан, но ответом послужила тишина, еще более глубокая, чем раньше. Теперь и странного скрежета не было слышно. Мальчик сполна ощутил обволакивающее, гнетущее одиночество.
Он начал считать вслух, чтобы избавиться от этого ужасного чувства, но сбился уже на второй сотне. И все шел и шел, пока не устал. Тогда он плюхнулся на холодный пол и прислонился к столь же ледяной кирпичной стене. Темнота давила, словно тонна земли обрушилась на мальчика. Стало трудно дышать, а разум отказывался верить, что Руслан один. Хотелось бежать назад, к единственной лампочке, скрывшейся давным-давно за поворотом бесконечного туннеля. Перед глазами возникали яркие пятна, а воображение дорисовывало невероятных монстров, которые окружили его со всех сторон. Стало настолько страшно, что мальчик вскочил и бросился бежать. Ему казалось, что еще чуть-чуть – и он, наконец, выберется из этого длинного и темного коридора…
И вот он с треском врезался во что-то. И… вывалился в открывшуюся дверь, лицом в липкую грязь. Руслан поднялся, хотел отряхнуться, но от зрелища, представшего взгляду, застыл. Широкий двор наводнили люди, много людей, сотни. И все они казались мальчику какими-то неправильными. Неестественными. Глаза стеклянные, невидящие, одежда надета кое-как, без разбора, словно ее натягивали наспех, и все передвигались так, будто им в спины вставили жесткие стержни, еле волоча ноги. Создавалось ощущение, что все они – и женщины, и мужчины, и дети – давно погибли, и теперь невероятная чужая сила заставляет их ходить. Просто так, спонтанно, без какой-либо цели. И еще…
От рук и ног – Руслан только сейчас заметил это – поднимались вверх еле заметные, почти прозрачные нити, которые дергали людей за конечности, словно марионеток. Будто кто-то водил на привязи деревянных кукол.
Мальчик поднял голову и обомлел, открыв рот в беззвучном крике. Ужас сковал его, и Руслан застыл, боясь пошевельнуться.
Над площадью нависало гигантское лицо Черноморова. Серые глаза зло сверкали из-под густых рыжих бровей, лицо выражало безразмерное удовольствие, а руки парили в воздухе и дергали за ниточки, что управляли людьми. Стоило ему захотеть, и человек, повинуясь веревкам, кидался на стену, разбивая себе голову. А сверху лишь посмеивалась невероятно противная рожа рыжего… И тут святой отец заметил Руслана. Лицо рыжего приняло злое выражение, и он заорал. Крик наполнил громом небеса, и даже стены, казалось, задрожали…
– А ты откуда такой взялся? Такой… совсем независимый и свободный? Непорядок! А ну, иди сюда! Сейчас мы это исправим… – и гигантский Черноморов взмахнул рукой, часть людей-кукол подпрыгнула вслед его движению, но зато с его пальцев спустилась нить и обхватила Руслана за запястье, тут же впившись в кожу. Мальчик заорал – так сильно вгрызалась веревка в руку. Такие же нити пронзили и лодыжки, а потом… что-то обхватило горло, сдавливая… И Озимов не мог не обратить внимания на свои руки: они стали деревенеть на глазах. У мальчика от ужаса сковало сердце – он превращался в деревянную игрушку.
– У тебя кошмар, да? – спросил рядом тоненький девичий голос. Такой тихий, что за грохотом, создаваемым бульдозером, его почти не было слышно. – Рыжий клоун приснился, да?
– Рыжий кло… кто? – не понял Руслан, стараясь прогнать из головы страшный сон. В темноте фургона до сих пор маячил перед взглядом гигантский Черноморов. Мальчика бил озноб: температура в фургоне для человека была слишком низкая, и хоть в фуре стояли обогреватели, они не могли согреть столь обширное помещение, собранное из двух фургонов. То с одной стороны, то с другой раздавался кашель. Видимо, некоторые дети болели.
– Ну-у-у… – протянул тот же голос. Какая-то девочка стояла рядом с его койкой. – Ну, клоун! Они – рыжие! И изображают друзей детей.
– Черноморов?
– Ну да, он же клоун!
– А-а-а, ну тогда он! – согласился Руслан, – а как ты узнала?
– А он всем первое время снится! – заявила девочка. – Так что не бойся. Скоро пройдет.
– Всем? – Озимов забеспокоился. – А сколько тут детей?
– Не знаю, – должно быть, она пожала в темноте плечами, но этого было не видно. – Но клоун собирал детей с четырех или пяти областей.
– Правда? И с каких же?
– Ярославская область, – начала перечислять девочка, – Вологодская, потом Ивановская и Владимирская… а теперь обратно в Ярославскую возвращаемся.
– А ты из какой?
– Я из Ярославской, из поселка Святово. Зовут Катя Карпова. А тебя?
– Руслан Озимов. Слушай, Катя. Значит, ты вместе с этим… с Антоном Кручиным ехала? С самого начала?
– Да не, – ответила Катя. – Не верь ему. Врет он все. Он только в Вологде к нам присоединился. А сначала я одна была. Ох и страшно одной было. Этот… клоун качельки обещал, карусельки всякие. Но обманул. И мне, как и тебе, кошмары снились. Часто-часто, страшные-страшные… Я сидела в углу у двери и… слушала трактор.
