Незаметный же Коля приблизился к раскладушке, постарался прикоснуться к руке Вари и изо всех сил сосредоточился, чтобы она почувствовала его присутствие. И девушка вздрогнула и сжала кулак, до которого Ростов дотронулся. Глаза ее расширились, скосились вбок и уставились прямо на подростка.
«Помоги!» – невыразимо громко раздалось в его голове. И беззвучный для уродца вопль был наполнен таким ужасом, что Ростов замялся, стушевался и заметался вне своего тела от огромного желания помочь и отсутствия такой возможности.
«Сейчас! – быстро заговорил он, стараясь дать ей понять, что все будет хорошо, но мог только повторять. – Сейчас! Сейчас!»
И эта страшная мука – видеть, как издеваются над беззащитным, но очень близким тебе человеком, лишь добавила парню сил. Где-то внутри открылись новые ресурсы, и Коля воспарил над церковью в поисках хоть какого-то выхода. Но его не было! Не было! Лишь мрачные тени ужасных тварей, бродивших в десятках километров от поселения, но как они могут помочь? Нужны люди. Чтобы спасти от страшных людей, всегда нужны только люди. Другие, светлые и честные, порядочные и храбрые… Но где их сейчас найдешь?
И тут, словно услышав мольбы подростка, на холме, с которого несколько часов назад спустились Коля с Варей, показались люди. Ростов ни с чем бы не спутал скользившие во мраке чистые души. Хоть они мчались слишком быстро для людей, но то были люди. Наверное, они оседлали лошадей, о которых забыли подростки. Но ведь они могут проехать мимо, так и не догадавшись, что за стенами храма творится ужасное. Коля забеспокоился, что упустит их, собрал все свои силы, в мощном душевном порыве метнувшись к странникам, и послал им всего одно слово:
«Помогите!»
И тут же погрузился в небытие, потеряв сознание в холодной и влажной яме, пропахшей миазмами ужасных тварей…
Глава 11. Бабушки
Михаил очнулся от боли в плече: он лежал на животе, а сзади в руку чуть ниже подмышки раз за разом что-то впивалось и жалило. Мужчина дернулся и попытался подняться, оттолкнувшись от матраса, на котором лежал. Но его довольно грубо пихнули обратно, и над ухом раздался голос дочери:
– Па, лежи! Мне еще чуть-чуть осталось. Сейчас заштопаю тебя, и сможешь встать.
– Как там? – спросил отец, пытаясь по степени боли оценить состояние руки. – Совсем все плохо?
– Да не, – возразила девушка. – Могло быть хуже. А так – ни кость, ни артерия не задеты. Только мышца насквозь. Не могла оторваться от зрелища, пока меня не стошнило. Не-не, не переживай, не на твою руку! А рану я уже промыла и зашила с той стороны, вот, осталось несколько стежков сзади, да обмотать руку чистой тряпкой. Все, как ты и учил. Антибиотик потом примешь, только не знаю, какой. Выберешь сам в аптечке.
– Не знаю, помогут ли? – задумчиво протянул Михаил. – Двадцать лет как просрочены. Надо будет поверх жалом шершня шлифануть. Точно поможет.
– А не слишком? – с сомнением спросила Алекса. – Яд шершня, может, не стоит?
– Стоит, Саш, стоит, – упрямо подтвердил отец. – Нам нельзя время терять. На кону жизни детей. Чем быстрее я поправлюсь, тем лучше. А яд поставит меня на ноги, без сомнений. Да энергию даст, а то еще долго слабость от потери крови будет. Да и мало ли, какая зараза попала в кровь? Сейчас много всякого поразвелось. Аж страшно иногда.
– Хорошо, пап, – руку пронзила новая боль. – Ну вот, последний шов.
Девочка туго стянула нитку, которой зашивала рану, полила мутным отцовским самогоном, отчего Михаил зашипел, и завязала повязку, потом разрешила отцу перевернуться. Он окинул взглядом помещение и оценил запустение. И пока Саша доставала иглу ивановского шершня, спросил:
– Ты сама меня сюда затащила? Хватило сил?
– Ну а что оставалось делать? – девочка, казалось, разозлилась от вопроса. – Не штопать же тебя прямо там, на снегу? Вот и доперла до ближайшего дома.
– Спасибо, дочь. Умелица ты у меня, что надо! Руки из нужного места растут!
– Знаешь, терять тебя у меня не было никакого желания! А то что бы я без тебя делала? Как бы братьев с сестрами нашла?
– И то верно. Постараюсь впредь не геройствовать и не подставляться. У нас сейчас единственная задача – отыскать наших близких и спасти их. Верно?
– Ага, – согласилась Саша.
– Тогда коли, – Михаил кивнул на иглу шершня в руках дочери, которая неуверенно теребила ее пальцами, словно сомневаясь. – Не жалей меня. Мне надо встать, а то у меня такое ощущение, что нам сегодня надо быть в другом месте.
Александра недрогнувшей рукой уколола прямо в вену на предплечье. Из ранки выступила капля крови. Яд, действующий лучше любого лекарства, должен так быстрее разнестись по организму. Михаила бросило в жар, участился пульс, расширились зрачки, а рядом с раной закололо тысячами игл. Он тут же попытался сесть. Но головокружение отбросило его обратно. И помещение содрогнулось, словно спонтанно запульсировало, внезапно ожив. Михаил понимал, что это обман зрения от воздействия яда, но все равно не мог привыкнуть: словно тебя поместили в клетку, которая то резко сужается, надвигаясь на тебя, то расширяется, и ты уже чувствуешь себя маленькой серой мышкой в помещении неизвестного гиганта…
– Нет уж, полежу чуть-чуть, – пробормотал мужчина.
– Да уж, – согласилась дочь. – Не насилуй себя. И так два дня – сплошные передряги.
– Знаешь, – тут же заговорил отец. – Я порой жалею, что зачал вас в такое время. Каменный век! Не видели вы жизни до Катастрофы. Не учились в школе. Да и детства у вас не было. Радости не было, как раньше. Тогда качельки всякие были, игрушки… Лагеря, турслеты… Телевизоры были, где много крутого и интересного показывали, компьютеры те же – твори на здоровье или играй во всякие интересные игры. Да много чего было, превращающего детство в детство. А сейчас? Ты уже все попробовала. И смерть видела. Страшно мне, Сашк, и обидно. Что не дал вам нормального детства. Чтобы чуть дольше вы детьми побыли. А не как сейчас. Тебе, вон, пятнадцать, а знаешь и умеешь больше некоторых взрослых в те старые времена. Разделяла тяжелую работу с нами, когда тебе еще и пяти не было. В десять научилась из ружья стрелять, в одиннадцать – изготавливать патроны, в двенадцать – свежевать туши. Какое ж это детство? Жаль, что не дал вам другого.
– Знаешь, пап, – Александра отстраненно смотрела на пыль, поднимающуюся в воздухе. – Я много раз хотела тебя спросить, как жили до, вернее, тогда или перед… Не знаю, как там у вас это называется… То ли Апокалипсис, то ли какой-то Пост… Не знаю! В общем, хотела узнать, но не спрашивала. Начинала думать, пыталась заговорить, но не спрашивала. А зачем? Этот вопрос всегда останавливал меня. А зачем мне надо знать о том странном времени, когда дети не могли постоять за себя? Мне хорошо и сейчас, вернее, было хорошо, пока была семья. И детство… Ну, разве его у меня не было? Тяжелая работа? Ну и что? Охота, оружие – так вообще класс! Думаешь, для ребенка это пытка? Не-а! Ты просто не видишь, как завидуют мне братья и сестры, когда я с тобой ухожу на охоту. Поверь, мне это в радость, да и им хотелось бы тоже поучаствовать. Да и игры… они для каждого свои. Я, например, представляла страшный лес, когда мы кротов копать пошли. Ну да, в поле – лес. Ужасный-ужасный! Много-много разных тварей, а я на них охочусь. Разве не игра? Не развлечение? А вот того времени, о котором ты говоришь, боюсь. Говоришь, просто? Нажал кнопку, и готово? Нажал кнопку – машина постирала, нажал кнопку – машина есть приготовила, нажал кнопку – развлекаешься… Уверена, это не так просто. Что-то странное и страшное за всем этим стоит. Я бы, может, попробовала, но потом бы наверняка испугалась и убежала. Так что зря не ругай себя. Было у меня и детство, и игрушки. Да и все было, что надо ребенку: семья и любящие родители.
