Высокие узкие окна вокзала подёрнула тусклая желтизна. Значит, городская электрическая станция в исправности.
В плохо освещённом зале не протолкнуться и не продохнуть. На жёстких деревянных скамьях и на цементных плитках пола растянулись и развалились спящие. К буфету выстроился длинный хвост... По видимости, беженцы с севера.
Сопровождаемые не слишком опрятным носильщиком, вышли на площадь, обсаженную пирамидальными тополями. Два одноконных извозчика, стоящие со своими пролётками прямо против выхода, нагло заявили, что «заняты». Третий, хозяин пароконного фаэтона на резиновых шинах, заломил 7 рублей. Без долгой торговли сбил до 5-ти. Уселись, не обращая внимания ни на драную обивку, ни на расплющенные кожаные подушки. Первым делом поехали в войсковое собрание — позавтракать.
Из окна вагона Екатеринодар походил скорее на станицу: маленький какой-то, одноэтажные белые домики, среди которых преобладали деревянные и турлучные
[25], и даже лачуги под соломенными крышами прятались в садах, дворы огорожены некрашеными заборами, а раскидистые ветви громадных акаций превратили немощёные улицы в тенистые аллеи. На мысль о городе навели разве только торчащие из густой зелени высокие колокольни и купола храмов да закопчённые трубы заводов.
Теперь же картина переменилась: улица и выходящие на неё переулки вымощены бурым кирпичом, акации поредели и между ними на асфальтовых тротуарах выросли трамвайные и фонарные столбы, от вокзала к центру пролегли рельсы, в обоих направлениях едут открытые экипажи и телеги с грузом. Появились и каменные особняки, обнесённые выкрашенными в чёрный цвет чугунными оградами с орнаментом, и высокие, до трёх этажей, дома. Справа, много выше железных крыш, покрашенных и оцинкованных, засияли золотом семь куполов громадного собора из тёмно-красного кирпича, стоящего посреди небольшой квадратной площади. Улицы, хотя и узкие, приятно удивили столичной прямизной, а кварталы — одинаковым размером... Навстречу прогремел, пугая лошадей, моторный вагон бельгийского трамвая, белого, как в Петербурге, цвета...
Войсковое собрание на Екатерининской улице было переполнено офицерами: они толпились и громко переговаривались в вестибюле, поодиночке и группами спускались и поднимались по неширокой лестнице. Несмотря на утреннее время, оживлённые компании заняли почти все столы в ресторане. Блюда количеством и вкусом напомнили Врангелю доброе старое время. И цены умеренные. Единственное, что огорчило, — отсутствие любимого шампанского «Piper-Heidsieck». Пришлось довольствоваться полусухим удельным «Абрау-Дюрсо».
Плотно позавтракав, оставил жену в читальном зале, а сам отправился к коменданту: теперь нужно позаботиться о квартире. Ловко обойдя благодаря встретившемуся сослуживцу очередь страждущих, с трудом, но добился ордера на комнату в доме мукомола Рубинского, на Екатерининской...
Нашли его совсем недалеко от храма, мимо которого проезжали утром: Екатерининского — самого большого в городе, построенного перед Великой войной. Особняк одноэтажный, но с ванной и ватерклозетом. Выделенная комната оказалась светлой и большой, хотя и чересчур заставленной мебелью купеческого стиля.
Пока жена раскладывала вещи по полкам бельевого шкафа и ящикам комода, ополоснулся с дороги и облачился наконец в диагоналевые тёмно-синие бриджи и защитный мундир с петличным Георгиевским крестом. Натянул и обмахнул щёткой скрипящие боксовые сапоги. Нацепил на них савельевские шпоры — небольшие, нержавеющей стали и с колёсиком вместо звезды. Взялся за аксельбант... Нетерпение поскорее явиться в штаб Добровольческой армии торопило пальцы, лишая их обычной ловкости. Осаживая себя, поправил шейного Владимира, потуже затянул поясной ремень. Надел плечевую портупею. Старая драгунская шашка с «клюквой», красным аннинским крестиком на эфесе, послушно приникла к левому бедру... Аккуратно расправил изрядно уже обтрепавшийся чёрно-оранжевый Георгиевский темляк. Крутанув барабан — все семь патронов не стреляны, — вложил револьвер «Наган» в потёртую, но ещё пахучую кобуру. В полевую сумку уложил офицерскую книжку, денежный аттестат и послужной список, предусмотрительно прихваченный в штабе 7-й кавалерийской дивизии. Перекинул её узкий ремешок через плечо.
Медленно поворачиваясь, придирчиво оглядел себя в широком зеркале, вделанном в дверцу шкафа... Ещё раз разгладил аксельбант и поправил шейного Владимира. Прихлопнул, по обыкновению, ладонью по кобуре и полевой сумке: застёгнуты. Ощупал карманы: портмоне, носовой платок и расчёска на месте. Всё, собран.
— Ну, ни пуха...
Нагнувшись и приникнув губами к прохладной щеке жены, замер на миг, будто присел перед дорогой, и стремительно шагнул за порог, провожаемый её благословляющим взглядом.
25 августа (7 сентября). Екатеринодар
По Екатерининской и Красной, главной улице города, резво катили экипажи и телеги: по неровной мостовой цокали подковы и дребезжали железные шины, поскрипывали деревянные колёса и хлопали кожаные крылья, звенели бубенцы и причмокивали извозчики. Между ними, жиденько трезвоня звоночками, нахально сновали велосипедисты. Изредка, рёвом мотора заглушая шуршание резиновых шин и отравляя уже знойный воздух удушливыми выхлопами, проносились легковые автомобили. Ещё реже проползали, гремя стальными колёсами, битком набитые вагоны трамвая с прикреплёнными наверху рекламными щитами.
Голосили и чуть не хватали за рукав продавцы вразнос. Христарадничали нищие в солдатских обносках. Не давали проходу молоденькие цыганки в цветастых платках и платьях. Вопили как недорезанные и размахивали свежими номерами мальчишки-газетчики. Кое-где, спрятавшись в затхлую тень подворотен, заунывно тянули простую мелодию старики шарманщики.
В людской поток, пёстрый и говорливый, вливались ручейки из боковых улиц и переулков. Женщины были одеты легко и по-простому. Редко где над шляпкой плыл зонтик, чаще мелькали светлые платки и косынки.
Даже на Красной, прямизной и бесконечностью походящей на петербургские проспекты, Врангель заметил приземистые ветхие домики, сдавленные двух- и трёхэтажными зданиями. На боковых же улицах они преобладали. Гостиниц, странно, не обнаружил. Ресторанов — раз-два и обчёлся: одни столовые, кофейни, грузинские погребки-шашлычные и кабачки. Да и зелени в центре маловато для южного города, особенно в сравнении с Ростовом.
Почти все первые этажи на Красной занимали магазинчики и лавки — галантерейные, мануфактурные, бельевые, обувные, гастрономические, винные, бакалейные, колониальные, мебельные, ювелирные, книжные, аптекарские... Белые парусиновые тенты с трепыхающимися волнообразными краями укрывали витрины от палящего солнца. Двери неутомимо распахивались, впуская и выпуская покупателей. Многим оттягивали руки клеёнчатые сумки, сетки-авоськи и даже плетёные корзины, из которых высовывались сероватые свёртки и кульки.
Но больших универсальных магазинов попалось всего два. Витрины нашёл оформленными безвкусно: их попросту заставили всякой всячиной.
