Вслушивался Врангель в негромкий, более обычного хриплый и даже слегка спотыкающийся голос главкома и не мог избавиться от ощущения: всё это — прелюдия к какому-то крайне серьёзному разговору. А то и нелицеприятному. Ещё больше насторожил сидящий за приставным столиком Романовский: холёное лицо — сама невозмутимость, пальцы ловко поигрывают остро отточенным фаберовским карандашом, а взгляд словно прилип к разложенным перед ним белым листкам.
— ...Но что всего тревожнее — разведка зарегистрировала новые конные полки. Не партизанские отряды, а именно регулярные полки. И они сводятся в бригады... Мы с Иваном Павловичем уверены, что большевики положительно излечиваются от партизанщины и митингового управления. Точнее, мы сами их и лечим — тем, что бьём...
— Будем надеяться, Антон Иванович, окончательно разобьём ещё до того, как вылечим... — Романовский, подняв глаза на главкома, ободряюще улыбнулся.
Голос его удивил Врангеля необычайной мягкостью и теплотой. Даже сочувственные нотки послышались.
— Надеяться будем. Но не только... Помнится, Пётр Николаевич, вы соглашались командовать эскадроном... — Серое, без кровинки, лицо Деникина на миг посетила тень его обычного лукавства. — А корпусом согласитесь? Конным.
— Слушаю, Антон Иванович. — Врангель не шелохнулся. Только две вертикальные морщины над переносицей прорезались глубже.
— Вот и славно. Приказ Иван Павлович уже подготовил. Начальником штаба вы бы кого хотели?
Избежать заметной паузы Врангелю не удалось, и морщины пришлись как нельзя кстати.
— Полковника Соколовского... Прошу назначить его.
— Гм...
Взгляды Деникина и Романовского скрестились: искреннее недоумение и чуть разбавленное иронией сомнение сошлись и укрепили друг друга.
— Полковник Соколовский кончил только первый год в академии, когда началась война, — Романовский взял на себя труд объясниться, — и по Генштабу выше старшего адъютанта штаба дивизии не продвинулся. Причём пехотной... Так что для должности начальника штаба конного корпуса он как будто молод. Не находите, Пётр Николаевич?
Хлынувшая в душу Врангеля горькая досада быстро гасила только-только вспыхнувшее торжество, ещё хуже — мешала искать убедительные аргументы.
— Вовсе нет... Полковник Соколовский отлично зарекомендовал себя за время Ставропольской операции. Я очень доволен его работой. И казаки его приняли, как я успел заметить...
Уступать Врангель не собирался: лучше самому натаскать молодого «момента», ещё не обжёгшегося на молоке, чем выслушивать поучения старого, дующего на воду. Да вдобавок приставленного Романовским. Только соглядатаев Ставки в его штабе ещё не хватало.
— Ладно, быть по сему... — проговорил Деникин после краткого раздумья. И даже слегка прихлопнул ладонью по столу, словно призывая своего ближайшего помощника и друга пойти навстречу пожеланию новоиспечённого комкора. — Хорошо всё-таки, что начальников у нас не совдеп выбирает.
Поддержав вымученной улыбкой короткие смешки Врангеля и Романовского, продолжил:
— В корпус сводятся Первая конная и Вторая Кубанская дивизии. Немедленно снеситесь с полковником Улагаем. А кого бы вы порекомендовали начальником дивизии вместо себя?
— Полковника Науменко.
Седая голова Деникина качнулась еле заметно.
— Науменко теперь нужнее в Раде... Есть кого назначить временно исполняющим?
— Полковник Топорков. Офицер исключительной храбрости и непоколебимой твёрдости, отлично разбирается в обстановке.
— Хорошо. Теперь о вашей задаче, Пётр Николаевич... — Деникин, кряхтя, подался ближе к столу и жестом приглашая Врангеля подойти.
Не выказывая более никаких сомнений, Романовский живо вписал в проект приказа недостающие фамилии, передал его, открыв дверь в салон, дежурному офицеру и тоже склонился над картой.
— ...Преследовать противника в полосе к северу от железной дороги Ставрополь — Петровское. Отбросить за реку Калаус и перерезать его коммуникации на Святой Крест. К югу от вас будут наступать кубанцы Покровского и добровольцы Казановича. Но вот в чём беда... Вторая и Третья дивизии нуждаются в длительном отдыхе. И влитии пополнений. Поэтому основная тяжесть предстоящей операции ляжет на ваших кубанцев.
Пока обговаривали место и время сосредоточения корпуса, штаты управления и тыловых служб, ординарец принёс из ресторана кофе. Время ужина давно прошло, завтрака — не настало, так что крепкий кофе с молоком и желтоватыми кусочками пилёного сахара оказался в самый раз. Выпили по чашке, и тут подоспел отпечатанный приказ.
Подписав, Деникин с деланной строгостью погрозил стеклянной ручкой.
— И вот ещё что, Пётр Николаевич... Подтяните ваших интендантов. Они непозволительно задерживают передачу излишков трофейного имущества другим дивизиям.
— Но, Антон Иванович... — Врангель не хотел уступать и здесь. — Дело в том, что нет никакой возможности точно рассчитать потребности частей. Каждодневно убывают десятки раненых и больных, естественно — в полном обмундировании. Убитых хороним тоже одетыми. И одновременно надо одевать, обувать и снаряжать вновь поступивших.
— Но ведь к вам казаки поступают в своём обмундировании, не так ли? — Деникин построжал уже всерьёз.
— Не совсем так. За сентябрь и октябрь моя дивизия потеряла более трёхсот офицеров и двух с половиной тысяч казаков. Это почти сто процентов её первоначальной численности. А поступило около четырёх тысяч добровольцев и мобилизованных. И среди них с каждым днём растёт доля одетых и обутых в рванье. А потому в дивизионном интендантстве должен иметься запас как минимум на половину состава. Ежели не снабжать вовремя, ни раздевание пленных, ни грабежи обывателей никогда не прекратятся, а моральный облик армии никогда...
— Позвольте, Пётр Николаевич... В старых добровольческих полках, чтобы вы знали, после двух недель Ставропольской операции осталось по сто — сто пятьдесят штыков... — голос Деникина помертвел. — Настолько близки к гибели они были лишь однажды — в марте, под Екатеринодаром. А у меня нет иного способа быстро возродить, как только мобилизовать крестьян Ставропольской губернии. Тех, кого не успеет Федько... У них же, в отличие от кубанцев, нет вообще никакого обмундирования и оружия...
Врангель забыл об остывающем кофе. Желание возразить ещё подстёгивало, но все аргументы рассыпались под наполнившимся скорбью взглядом главкома.
— ...И от того, когда вы передадите излишки трофеев в армейское интендантство, зависит, как скоро я разверну пехотные дивизии в армейские корпуса. И выдвину на фронт для поддержки ваших же кубанцев.
Склонив голову в согласии, Врангель подосадовал: жаль, раньше не разгадал причину угнетённости Деникина...
— И уж коли, Пётр Николаевич, мы заговорили о моральном облике армии... Как вы могли допустить расстрел арестованных большевиков в ставропольской тюрьме? Ведь контрразведка только начала следствие по их делам...
