Делаю паузу, чтобы он успел все обдумать и осознать. Увидеть свет в конце тоннеля. Это обязательный момент в любых переговорах.
– Но если я останусь недоволен, – продолжаю, – я сделаю с тобой, с твоей подружкой и со всеми, кто вам дорог, все, что угодно, – лишь бы защитить свою страну. Нет ничего, что мне не по силам. И нет ничего, на что бы я не пошел.
Стас скалится. Его ненависть обращена на меня и на все, что за мной стоит. А еще он напуган. До сих пор парень имел дело со мной через свою подружку – когда искал за границей мою дочь, – или через технологии, но сейчас он лицом к лицу с президентом США. Обратного пути нет.
Стас подается вперед, упираясь локтями в колени. Отлично, я его зацепил.
– Хотите услышать, как я узнал про «Темные века»? – говорит он, но уже не так уверенно, дрожащим голосом. – А еще вам наверняка охота знать, почему в Белом доме свет мерцает?
Не подаю вида, что мне и вправду интересно. Так перебои с электричеством в Белом доме – его рук дело? Блефует? Не помню: а Нина видела, как мигает освещение?..
– Это, наверное, бесит, – говорит Стас. – Сидишь себе в Овальном кабинете, решаешь важные вопросы национальной безопасности и экономики, строишь политические… заговоры, а свет над головой мерцает, как в какой-нибудь халупе в стране третьего мира. Ваши техники сбиты с толку, да? Ну разумеется. – Он снова говорит уверенно.
– Даю тебе две минуты, парень. Отсчет пошел. Если не скажешь мне, то придется говорить людям, которые работают на меня. И нежностью не отличаются.
Стас качает головой. Непонятно – то ли себя пытается успокоить, то ли и вправду мне не верит.
– Нет, вы пришли один, – говорит он, однако в его голосе не твердость, а лишь надежда.
– Думаешь?
Бита ударяет по мячу, толпа ревет. Люди вскакивают на ноги и радостно кричат, но постепенно замолкают, когда мяч вылетает за фол-линию. Стас не двигается. Он хмуро смотрит на спинку кресла впереди.
– Полторы минуты, – говорю я.
Бэттер пропускает крученый и зарабатывает третий страйк – мяч уходит в дальний угол страйковой зоны, – и толпа освистывает его плохую реакцию.
Смотрю на часы.
– Одна минута, – напоминаю. – Потом тебе конец.
Стас вновь откидывается на спинку сиденья, но я не оборачиваюсь – много чести – и смотрю на поле.
Наконец делаю вид, что готов его выслушать, и вижу, что лицо парня изменилось. Оно холодное и напряженное.
На коленях у него пистолет. Дуло нацелено в мою сторону.
– Думаете, это мне конец? – произносит Стас.
Глава 24
Все мое внимание сосредоточено на Стасе, а не на пистолете.
Он держит оружие низко, чтобы не видели другие болельщики. Теперь-то ясно, почему места по бокам от нас и еще по четыре места спереди и сзади пустуют: Стас выкупил их, чтобы хоть как-то уединиться.
Судя по прямоугольным очертаниям, пистолет марки «Глок». Я из такого никогда не стрелял, но знаю, что он калибра 9 миллиметров и запросто сделает во мне дырку.
Было время, когда я сумел бы разоружить Стаса, не рискуя схлопотать пулю. Увы, армейская служба осталась далеко в прошлом. Мне пятьдесят, рефлексы не те.
Целятся в меня не первый раз: в иракском плену тюремщик ежедневно приставлял мне к голове дуло пистолета и жал на спусковой крючок. Правда, было это очень давно, и тогда я еще не был президентом.
Сердце бешено колотится. Если б Стас намеревался меня убить, уже давно спустил бы курок. Не стал бы ждать, пока я обернусь. Он лишь хотел показать мне оружие. Хотел изменить ход переговоров.
Надеюсь, что рассуждаю верно. С виду Стас – не из тех, кто часто пользуется пистолетом. Стоит ему перенервничать, и я схлопочу пулю.
– Ты неспроста пришел, – говорю. – Так что спрячь «пушку» и выкладывай, в чем дело.
– А может, мне так спокойней? – говорит он, поджав губы.
Понизив голос, произношу:
– Вообще-то так тебе опасней. Пока у тебя в руке пистолет, мои люди нервничают.
Стас пытается сохранить хладнокровие, однако его взгляд мечется по сторонам. От мысли, что в тебя целятся из снайперской винтовки, нервы неслабо сдают.
– Ты их не увидишь, Стас. Но, поверь, они прекрасно видят тебя.
Я сильно рискую. Возможно, запугивать паренька, который наставил на тебя пистолет, не слишком разумно, однако мне надо, чтобы он этот пистолет убрал. И я должен убедить его, что он имеет дело не с одним человеком, а с целой державой – обладательницей невиданной силы, поразительных и внушающих трепет возможностей, ресурсов за гранью воображения.
– Никто тебе вреда не желает, Стас, – продолжаю я. – Однако если спустишь курок, погибнешь через две секунды.
– Нет. Вы пришли… – Он не договаривает.
– Что? Я пришел один? Ты и сам в это не веришь. Слишком умен. Так что давай, прячь «ствол» и говори, для чего я тут. Иначе ухожу.
Стас приподнимает оружие, снова щурится.
– Если уйдете, – предупреждает он, – то не сумеете остановить грядущее.
– А ты не получишь от меня желаемого.
Стас думает. Вообще-то правильно делает, просто не хочет показывать, что к этому привел его я. Наконец, кивнув, прячет пистолет в кобуру на лодыжке.
Я выдыхаю.
– Как тебе удалось пронести пистолет через металлодетектор?
С не меньшим облегчением Стас опускает штанину.
– Эти машины – просто металлолом, – говорит он, – реагируют на то, на что запрограммированы реагировать. Скажешь, что не видят ничего, – они и не видят. Велишь закрыть глаза, и они закрывают. Даже не спрашивают, зачем. Машины.
Вспоминаю рамку, через которую проходил. Она не была оборудована рентгеном, как в том же аэропорту. По сути, дверной косяк, который пищит или не пищит, когда через него проходят, а рядом бдят охранники, дожидаясь сигнала.
Стас неким образом взломал ее. Обезвредил, когда проходил.
Взломал систему электроснабжения на Пенсильвания-авеню, 1600
[23].
Это из-за него разбился вертолет в Дубае.
И еще ему известно о «Темных веках».
– Вот он я, Стас, – говорю. – Ты добился своей встречи. Теперь выкладывай про «Темные века».
Парень разве что не улыбается. Узнать пароль – большое достижение, и он это понимает.
– Ты хакнул нас? – спрашиваю. – Или…
Улыбка исчезает с его лица.
– Вас волнует это «или». Волнует настолько, что даже сказать не можете.
Он прав, и я не спорю.
