…окно слева покрывается трещинами, и голова девушки взрывается. На лобовое стекло летят кровь и ошметки мозгов.
Нина заваливается вправо, виснет на ремне безопасности. Губы замерли на середине слова, глаза пустые, в виске – багровый кратер. Напуганное невинное дитя внезапно и по чужой злой воле избавилось от страха и обрело покой…
«Если оказались под вражеским огнем, падайте на землю и ждите, пока не перестанут стрелять».
– Н-нет, нет!.. – кричит Стас.
Стас.
Опомнившись, хватаю парня за плечи и толкаю в сторону патрульной машины. Падаю на него, прижимая к тротуару, а в мостовой вокруг рождаются фонтанчики. В воздухе свистят пули. Окна патрульной машины лопаются, поливая нас дождем из стекла; стены стадиона плюют каменной крошкой и пылью.
Кругом хаос: крики, вопли, визг шин и гул клаксонов, и все это приглушено гулом крови в ушах.
Прижимая Стаса к земле, нашариваю пистолет у него на лодыжке. Адреналиновый туман вечный спутник боя и с ветеранами навсегда.
«Глок» намного легче армейской «Беретты». Рукоятка ухватистая, а еще, я слышал, он точен. И все же оружие – как автомобили, у которых вроде бы все одинаковое: фары, замок зажигания, «дворники», – однако к новой машине нужно привыкнуть. Трачу драгоценные секунды, приноравливаясь…
С юга к нам бегут трое. Вот они оказались в свете, падающем на тротуар из фургона. Впереди – накачанный детина, держит обеими руками пистолет.
Целясь в грудь, дважды стреляю. Качок падает. Других двоих я не вижу… где они?.. сколько у меня еще патронов?.. нападут ли с других сторон?.. сколько у меня патронов? десять?.. где другие двое?..
В крышу машины прилетают две пули – бум, бум. Верчу головой влево-вправо, пытаясь высмотреть врага в темноте. Снайпер пробует достать нас – тщетно; за машиной мы для него недосягаемы.
Зато мы открыты для тех, кто внизу.
Стас пытается встать.
– Бежим! Надо бежать…
– Не двигайся! – кричу, прижимая его к земле. – Побежим – убьют.
Стас замирает, я тоже. Нас коконом окутывает тьма. Со стадиона долетает шум, но это обычная неразбериха и недовольство; визжат шины, гудят сигналы… В патрульную машину больше не стреляют.
Как и по земле вокруг на нас.
Как и в стену стадиона.
Снайпер больше не палит. Потому что позволяет…
Оборачиваясь на четыре часа – еще один тип обходит фургон с водительской стороны. Держит пистолет на изготовку. Жму на спуск, еще раз, третий – он палит в ответ. Пули рикошетят от капота патрульного транспорта, но у меня в перестрелке преимущество: я в темноте, а противник на свету.
Осторожно выглядываю поверх капота; пульс – как ударные волны от взрывов. Стрелкао́ не видно, как не видно и третьего члена отряда.
Визг тормозов. Крики. Знакомые голоса. Знакомые слова…
– Секретная служба! Секретная служба!
Опускаю пистолет, меня окружают люди с автоматическим оружием наготове. Они целятся во все стороны. Меня в это время подхватывают. Пытаюсь предупредить своих: «Снайпер!», но я, скорее, сказал это мысленно. Вслух не могу. Под выкрики: «Ходу! ходу! ходу!» меня несут к ожидающей рядом машине. Кругом люди, обученные защищать мою жизнь ценой собственной.
Внезапно все озаряется, раздается гул. Включилось электричество, и мне в лицо словно бьет софит.
Слышу собственный голос: «Стас!» и: «Его прихватите!», а в следующий миг я лежу на полу салона. Опять кричат: «Ходу! ходу!» – и мы срываемся прочь по неровной дороге, точнее, по газону посреди улицы.
– Вас не задело? Вас не задело? – Меня лихорадочно ощупывает Алекс Тримбл.
– Нет, – отвечаю, но он не верит на слово, проверяет грудь и корпус, переворачивает набок и осматривает спину, шею, ноги.
– Не задело, – сообщает кому-то Алекс.
– Стас, – говорю я. – Тот… паренек…
– Мы забрали его, господин президент. Он в машине позади нас.
– Убитую девушку… тоже заберите.
Алекс со вздохом оглядывается на окно за спиной. Я постепенно прихожу в себя.
– Полиция разберется…
– Нет, Алекс, нет. Девушка… ее убили… заберите тело… чтобы… чтобы не пришлось врать полиции…
– Есть, сэр.
Алекс обращается к водителю, а я пытаюсь осознать, что произошло. Вижу отдельные точки, россыпь звезд в галактике, однако связать их не получается.
Жужжит телефон. Он на полу под сиденьем напротив. Наверное, Кэролайн. Кроме нее, больше некому.
– Подай… телефон, – прошу Алекса.
Подобрав сотовый, тот вкладывает его мне в дрожащую руку. Кэролайн прислала сообщение:
В голове кавардак, не сразу получается вспомнить имя учительницы из первого класса. Зато помню ее саму: такая высокая, орлиный нос…
Надо вспомнить имя. Надо ответить. Если не выйдет…
Ричардс. Нет, Ричардсон. Миссис Ричардсон.
Роняю телефон. Меня колотит, я не то что ответить не могу, я даже сотовый в руках не удержал. Тогда просто диктую Алексу, что написать, и он послушно делает все за меня.
– Мне нужно… к Стасу, – говорю затем. – К парню… который был со мной.
– Мы все встретимся в Белом доме, господин президент, и там…
– Нет, – говорю. – Нет.
– Что – нет, сэр?
– В Белый дом… нельзя.
Глава 30
Без остановок мчим до шоссе, и там я велю Алексу съехать с дороги. Небеса наконец-то разверзлись, дождь хлещет по ветровому стеклу. «Дворники» мечутся из стороны в сторону, а безудержная дробь звучит в унисон с моим пульсом.
Алекс Тримбл орет на кого-то по телефону, не забывая поглядывать на меня, – проверяет, нет ли у меня шока. Шок? Мягко сказано. Как подумаю, что было, начинает трясти, и приходится напоминать себе, что я в бронированном внедорожнике и мне ничего не грозит.
«Пока не мертв, я жив». Я постоянно повторял это себе в плену, когда дни в камере без окон сливались с ночами, когда мне на лицо сквозь полотенце лили воду, когда травили псами, когда завязывали глаза и прижимали к голове пистолет.
Я не едва живой, я жив – и точка. Накатывает небывалая эйфория, наполняя меня силами; чувства обостряются. Я слышу запах кожаных сидений, ощущаю вкус желчи во рту, чувствую, как ползут по лицу капельки пота.
– Большего пока сказать не могу, – говорит в трубку Алекс, обращаясь к кому-то из департамента полиции, пользуется – или пытается воспользоваться – положением.
Дело непростое. Предстоит многое объяснить. Капитол-стрит сейчас, наверное, напоминает поле боя. Мостовую и стену стадиона изрешетили, как и патрульную машину, кругом – битое стекло. И еще трупы, по меньшей мере три: здоровяк, первым бежавший ко мне, другой член команды, попытавшийся зайти к нам из-за фургона, и Нина.
