Хватаю Алекса за руку, она – толщиной со ствол дерева. Алекс оборачивается, продолжая говорить в трубку.
– Я перезвоню, – и нажимает «отбой».
– Сколько погибших? – спрашиваю, опасаясь худшего: пострадать от пуль снайпера или наземной команды могли невинные люди.
– Только девушка в фургоне, сэр.
– А нападавшие? Двое?
Алекс качает головой.
– Не видели, сэр. Их, наверное, забрали сообщники. Атака была хорошо скоординирована.
Это точно. Снайпер и как минимум одна наземная команда.
И все-таки я выжил.
– Мы забрали тело девушки, сэр. Полиции объяснили, что это операция Секретной службы по поимке фальшивомонетчиков.
Умно. Убедить полицию в том, что операция по поимке фальшивомонетчиков обернулась кровавой перестрелкой у бейсбольного стадиона, наверняка было непросто.
– Это лучше, чем рассказывать, как президент тайком выбрался на матч и кто-то попытался его убить.
– Я тоже так подумал, сэр, – невыразительно соглашается Алекс, сердясь и всем видом показывая: вот что бывает, когда президент отказывается от охраны!
– Вас спасло отключение света, – со вздохом говорит он, как бы прощая меня. – И беспорядок на стадионе. Там просто ад разверзся. Дождь льет как из ведра, наружу ломятся тридцать-сорок тысяч человек, а пока полиция пытается сообразить, что делать, почти все улики смывает.
Сегодня хаос нам на руку. Пресса, естественно, поднимет шумиху, но все происходило в кромешной тьме, а остальное заметет под ковер – как официальное расследование – Казначейство. Получится? Надеюсь.
– Вы все-таки следили за мной, – укоризненно ро-няю я.
Алекс пожимает плечами.
– Не совсем, сэр. Когда та девушка приходила в Белый дом, мы ее обыскали.
– Просканировали конверт.
– Как и положено.
Ясно. И на экране сканера увидели билет на сегодняшнюю игру. В моей голове царил такой сумбур, что я и не подумал об этом.
Алекс смотрит на меня, как бы говоря: теперь можете меня отчитать. Но как отчитать того, кто спас тебе жизнь?
– Спасибо, Алекс. Только больше не нарушай моих приказов.
Останавливаемся на какой-то парковке. В это время суток здесь пусто. Сквозь завесу дождя вторую машину почти не видно. Не видно вообще почти ничего.
– Пересадите Стаса ко мне, – велю я.
– Он – угроза, сэр.
– Нет, не угроза. – По крайней мере, не та, о которой думает Алекс.
– Откуда вы знаете, сэр? Его могли подослать, чтобы выманить вас на стадион…
– Будь целью я, давно убили бы. Стас мог и сам меня застрелить. А снайпер первым делом снял Нину. Второй мишенью был Стас.
– Моя работа, господин президент, предполагать, что мишенью были вы.
– Ладно. Если хочешь, надень на него наручники – разрешаю.
– Он уже в наручниках, сэр. И здорово… расстроен. – Подумав, Алекс добавляет: – Сэр, возможно, будет лучше, если я поеду в другой машине. Мне надо быть ближе к происходящему у стадиона. Полиция требует объяснений.
Только Алекс и сумеет разрядить обстановку. Он один знает, что говорить и о чем молчать.
– С вами поедет Джейкобсон, сэр.
– Ладно.
Алекс что-то говорит в микрофон в рукаве, потом открывает пассажирскую дверцу внедорожника – и в салон врывается сильный ветер, кидая в нас дождевыми каплями.
Алекса подменяет Джейкобсон – запрыгивает в салон мгновением позже. Он ниже Алекса, жилистый и с выражением непрошибаемой сосредоточенности на лице. Роняя капли воды с ветровки, садится рядом со мной.
– Господин президент, – произносит Джейкобсон совершенно сухим тоном, хотя сам напоминает взведенную пружину. В любой миг готов выскочить наружу.
Собственно, через секунду так он и поступает – чтобы принять эстафету от другого агента. Стас просовывает голову в салон и тут же, получив пинка, влетает внутрь. Джейкобсон с ним не церемонится. Стас падает на сиденье напротив меня. Руки у него скованны спереди, лицо облепили мокрые волосы.
– Сиди смирно и не рыпайся, понял? – резко предупреждает Джейкобсон. – Понял?
Стас дергается, натягивая ремень, которым его только что пристегнули.
– Он все понял, – говорю я.
Джейкобсон садится рядом со мной и подается вперед.
Лицо у Стаса мокрое. Плакал? Или это просто дождь? Он яростно сверкает глазами.
– Вы ее убили! Убили!
– Стас, – обращаюсь к нему обыденным тоном, чтобы успокоить, – зачем бы нам понадобилось ее убивать?
Он скалится, потом начинает реветь и всхлипывать. Прямо сцена из какого-нибудь фильма, где связанный пациент психушки мечется, стонет, сыплет проклятиями и кричит. Разве что боль Стаса – не игра и не плод воспаленного рассудка.
Разговаривать с ним пока что бессмысленно. Пусть придет в себя.
Машина трогается с места и возвращается на шоссе. Дорога нам предстоит дальняя.
Какое-то время едем молча. Стас бормочет что-то, перемежая английскую речь словами из родного языка, прерываясь на громкие всхлипы. Его душат слезы и боль.
В эти несколько минут я обдумываю произошедшее, пытаюсь разобраться. Задаюсь вопросами: почему я жив? почему первой убили девушку? кто заказчик?
Я не сразу замечаю, что в салоне наступила тишина. На меня в упор смотрит Стас, ждет, пока обращу на него внимание.
– И вы думаете… – голос у него надламывается, – что после этого я стану помогать?
Глава 31
Бах незаметно покидает здание через черный ход. Плащ застегнут под самое горло, за плечом сумка, лицо скрыто куполом зонта, по которому – кап-кап-кап – барабанит дождь. Она идет по улице, а по соседней Капитол-стрит к стадиону, ревя сиренами, несутся полицейские машины.
Ранко, первый наставник, рыжее пугало – сербский солдат, который, пожалев ее, пригрел под крылом (и в постели) после того, что его бойцы сделали с отцом Бах, – научил ее стрелять, а не уходить с позиции. Сербскому снайперу это было без надобности; ему не нужно было уходить с горы Требевич, с которой он вволю отстреливал и гражданских, и солдат, пока его армия питоном душила Сараево.
Нет, отступать она училась сама. Училась планировать пути отхода и двигаться незаметно, пока рыскала в поисках еды по мусоркам на базаре, стараясь не подорваться на мине, высматривая снайперов и засады, прислушиваясь, не свистят ли падающие с неба мины, а по ночам – к пьяным разговорам солдат, которые ни в грош не ставили честь маленьких боснийских девочек.
Порой, охотясь на улицах за хлебом, рисом или дровами, Бах успевала сбежать от военных, а порой – нет.
