Киваю. Звучит логично.
– Думаю, надо дать ход проектам по минимальной заработной плате и запрету на оружие, – продолжает Кэролайн. – Тогда Гордон сам придет к нам и попросит не спешить. И окажется у нас в долгу. Поймет: если кинет нас, мы засунем ему в зад парочку законодательных актов.
– Напомни не злить тебя.
– Вице-президент согласится, – замечает Дженни.
– Ну еще бы. – Кэролайн корчит гримасу. Насчет Кэти Брандт, которая была моим главным противником во время выдвижения кандидатур, у нее большие подозрения. С Кэти, назначив ее вице-президентом, мы не ошиблись, но она отнюдь не мой ближайший союзник. Кэти быстро сориентируется и поступит в собственных интересах. Если меня попрут, она станет исполняющим обязанности – и тут же выдвинет свою кандидатуру на следующие выборы. Ей ни к чему, чтобы в борьбу включился Ларри Гордон или еще кто.
– С вашим анализом проблемы я согласен, – говорю, – однако решение кажется мне слишком сопливым. По обеим мерам я хочу выступить показательно, и ради Гордона на попятную не пойду. Оппозицию прогнем. Так и надо поступать: победим или нет, но себя покажем, а их опозорим.
Дженни в восторге.
– Вот за этого человека я и голосовала!.. Тем не менее в глазах людей вы слабеете, и вряд ли действия во внутренней политике исправят положение. Звонок Сулиману, алжирский кошмар… Вам надо показать себя главнокомандующим. Лидером, вокруг которого сплотились…
– Нет, – перебиваю, сообразив, к чему она ведет. – Дженни, я не стану развязывать военную операцию, лишь бы только выставить себя крутым.
– Есть много верных целей, господин президент. Я же не Францию прошу захватить. Как насчет объекта на Ближнем Востоке? Тихий точный удар с беспилотника. Или полномасштабная воздушная…
– Нет. Однозначно.
Прикрыв рот ладонями, Дженни качает головой.
– Ваша супруга была права. Политик из вас действительно хреновый.
– То был комплимент.
– Разрешите высказаться прямо, господин президент? – спрашивает она.
– А до этого, значит, было не прямо?
Дженни воздевает перед собой руки, словно преподнося проблему или обращаясь ко мне с мольбой.
– Вам объявят импичмент. Если вы не переломите ситуацию, не совершите чего-то заметного, сенаторы-однопартийцы вас кинут. Я знаю, что добровольно вы в отставку не уйдете. А значит, президент Джонатан Линкольн Данкан войдет в историю благодаря всего одному достижению: его первым заставят уйти с поста.
Глава 5
Поговорив с Дженни и Кэролайн, я через коридор направляюсь в спальню. А там уже Дебора Лейн открывает сумку с медицинским добром.
– Доброе утро, господин президент.
Стягиваю галстук и расстегиваю рубашку.
– Утро доброе, док.
Она смотрит на меня оценивающе, и взгляд у нее не радостный. В последнее время я на многих произвожу такое впечатление.
– Вы снова забыли побриться, – делает замечание доктор Лейн.
– Успею. – А вообще, не бреюсь я вот уже четвертый день. Еще в колледже у меня была такая примета: не бриться неделю перед экзаменами. Внешним видом я людей поражал: волосы на голове у меня в лучшем случае светло-каштановые, зато на лице – совсем другое дело. Неким образом рыжий пигмент просачивается в щетину, окрашивая ее в огненно-каштановый. К тому же борода у меня растет очень быстро; к концу сессии меня все называли Полем Баньяном
[9].
После колледжа я и не вспоминал о примете. До сих пор.
– Вид у вас усталый, – говорит врач. – Сколько часов сегодня спали?
– Два-три.
– Этого недостаточно, господин президент.
– Следить приходится за многим.
– А не будете спать, не уследите вообще ни за чем. – Она прикладывает к моей груди стетоскоп.
Доктор Дебора Лейн – специалист-гематолог из Джорджтауна. Выросла в Южной Африке, где царил апартеид, потом бежала в Соединенные Штаты за высшим образованием, да так домой и не вернулась. Коротко стриженные волосы у нее совершенно седые, взгляд оценивающий и в то же время мягкий.
Последнюю неделю она наведывается в Белый дом ежедневно. Куда проще и не так подозрительно, если профессионального вида женщина – пусть даже не особенно скрывающая медицинскую сумку – заглядывает домой к президенту, чем если б сам президент ежедневно наведывался в больницу Джорджтаунского университета.
Она накладывает мне на руку манжету тонометра.
– Как самочувствие?
– У меня огромный геморрой, – отвечаю. – Может, глянете, не спикер ли это палаты представителей?
Доктор бросает на меня быстрый взгляд, но не смеется. Даже не хихикает.
– А в целом хорошо.
Она светит мне фонариком в рот. Внимательно осматривает грудь, живот, руки и ноги, потом велит развернуться и осматривает сзади.
– Синяки выглядят хуже.
– Знаю. – Раньше они напоминали сыпь; теперь мои ноги смотрятся так, будто по ним прошлись молотком.
Еще во время первого срока губернатором Северной Каролины мне поставили диагноз: тромбоцитопеническая пурпура, что, в принципе, означает низкий уровень тромбоцитов. Кровь не всегда быстро сворачивается. О своей болезни я заявил публично, сказав правду: в большинстве случаев это не страшно. Мне велели избегать занятий, где можно пораниться до крови. Для человека сорока лет никаких проблем: моя бейсбольная пора миновала давно, а участвовать в корриде или жонглировать ножами я не собирался.
Дважды, в бытность мою губернатором, болезнь обострялась, но отступила, когда я начал кампанию за пост президента. Потом вернулась, когда случился рецидив рака у Рейчел – доктор уверена, что причина обострений в излишних стрессах, – однако я тогда легко с нею справился. И вот неделю назад она напомнила о себе синяками на икрах. Сейчас, похоже, прихватило сильнее, чем прежде.
– Голова не болит? – спрашивает доктор Деб. – Не кружится? В жар не бросает?
– Нет, нет и нет.
– Утомляетесь быстро?
– Естественно, я же не высыпаюсь.
– Кровь из носа?
– Не идет, мэм.
– Десны не кровоточат?
– Зубная щетка чистая.
– В моче или стуле крови нет?
– Нет. – Тяжело оставаться скромным, когда тебя встречают с музыкой, когда финансовые рынки ловят каждое твое слово и когда в твоем распоряжении сильнейший военный арсенал. Но если хочешь вернуться на землю – поковыряйся в собственном дерьме в поисках крови.
Мыча себе что-то под нос, врач отходит.
