И повел испытуемого дальше вдоль ряда камер и клеток. Развитая, отлаженная машина подчинения чужой воле здесь работала без сбоев и на полную мощность. Иначе не было смысла столько места отводить под тюрьму для узников. Рейхсфюрер остановился возле одной из клеток и указал рукой внутрь, приглашая тоже полюбоваться содержимым. Потом достал из кармана пистолет.
– Приступайте к делу. Посмотрим, не ограничились ли вы одним лишь знанием теории… Всегда старался быть осторожнее с людьми, которые лишь рассуждают, но не делают. Гитлер также никогда не доверял им.
Мужчина за решеткой вжался в противоположную стену, Штольц смотрел прямо в его темные испуганные глаза, в которых обреченность смешалась со смертельным ужасом. «Трудно ненавидеть по чужой указке, но можно преследовать собственные цели. Жить. Убить одного? Конечно, убить, чтобы спасти сотни. Может быть, тысячи». Эти мысли не заняли и доли секунды, палец надавил на спуск. Но выстрела не последовало. Раздражение даже изображать не пришлось, Штольц попробовал еще раз, но пистолет просто не зарядили. Приговоренный продолжал сжиматься в комок за решеткой и только удивленно чуть приоткрыл один глаз после второго щелчка.
– Это что за театр?! – Георгий Иванович бросил пистолет рейхсфюреру, тот поймал оружие на лету, вынул пустую обойму и начал снаряжать в нее патроны. – Я вам что, артист, чтобы вас развлекать?
– Да кто ж вам даст сразу боевое оружие? Вы могли выстрелить и в меня… – Ширшов протянул Георгию Ивановичу «ПМ» рукояткой вперед. – Теперь я больше уверен в вас, Штольц.
Георгий Иванович снова взял на прицел пленника в клетке, новая игрушка забавляла, а устроить представление и он может, не все ж тут одному рейхсфюреру веселиться…
– Что вы делаете?! Стойте! – закричал Ширшов. – Это наш осведомитель, просто пришлось его поместить сюда. Нигде больше не может находиться человек неправильной национальности. – Ширшов даже побледнел. – Ну, вы даете… Не ожидал от вас, если честно. А еще интеллигентный человек, учитель… Нет, уничтожать цветных – это, конечно, похвально, но те, кто верно служит нам, покупают себе жизнь. До поры до времени, конечно, – добавил он, когда немного удалился от решеток.
– Я не люблю подобных розыгрышей.
– Вы обиделись на недоверие, Штольц?
– Обиделся, – мрачно ответил тот, щелкнув предохранителем и убирая оружие за пояс. Теперь пистолет будет в его распоряжении. Чего еще ждать в будущем? Какие проверки? Он готов, хватит и сил, и хладнокровия. Только одна искорка жизни теплилась под ледяной коркой, давно сковавшей душу. Спрятать ото всех этот огонек, прикрыть собственными ладонями, обжигая их, но такова цена… Помнить каждую минуту и одновременно накрепко забыть. Чтобы не выдать себя ничем, даже во сне. И не переигрывать. Весь этот Рейх – одна сплошная режиссерская постановка с криво намалеванной свастикой, и нужно четко понимать, с каким настроем выходить на сцену, а что изобразить за кулисами… Ширшов тут не более чем младший помощник, а директора этого театра не видит никто. Может быть, его и вовсе нет на этих трех проклятых Богом и людьми станциях. А может быть, он скрывается среди рядовых, просто не разглядеть ума и организаторских способностей за искусной имитацией пустого взгляда «верноподданного». Штольцу казалось, что он просчитал все варианты. И на все был один ответ: не расслабляться ни на секунду. Ну что ж, ему не привыкать…
Георгий Иванович понимал, что разговор еще не закончен. Ширшов сел за стол напротив и, заложив ногу за ногу, внимательно смотрел на Штольца. Переигрывать хозяина было еще не время, и лишняя собранность и хладнокровие способны насторожить седого опытного волка.
В кабинете над небольшим скромным столом висел портрет знаменитого усатого лица. Константин Сергеевич и сам носил усы, небольшие и почти седые, но не старался уподобиться идолу за спиной. Гитлер сам по себе, а у этого человека свой взгляд на вещи – это хорошо. И плохо. Яркие индивидуумы самые трудные противники.
И Штольц отсалютовал портрету с громким «хайль».
– Сядьте уже… – устало проговорил Ширшов. – Мне начинает казаться, что я поспешил с решением.
– Судя по увиденному мной, это было правильно? Ну, как я решил…
– Это было правильно там, снаружи. А здесь я предпочел бы увидеть того, кто сумел правильно воспринять и истолковать великие идеи и книги, а не тупо молящегося с воодушевлением на эту усатую икону! – Ширшов не смог подавить усмешку при виде удивленного лица Штольца.
Что скрывать, такой откровенной насмешки над идолом в этих стенах тот не ожидал. И рейхсфюрер, по праву собрав лавры, продолжил:
– Вначале было слово. И не стоит забывать об этом, Георгий, можно я буду так вас называть, вы же младше меня? И если хотите оправдать мои ожидания и мне понравиться. А я же прекрасно вижу, как вам хочется этого. Тогда не буду заставлять вас гадать, а просто скажу, чего хочу. Лучшее, что может быть в этом мире сейчас, – порядок. Ordnung! Именно к этому должен стремиться каждый разумный человек в окружающем нас хаосе. А кто сумел лучше добиться порядка в обществе, чем германский лидер прошлого века? Он в этом мой кумир, а не во внешней атрибутике. Важно, Штольц, что у вас внутри… Хотя и ваш внешний вид также говорит о стремлении к порядку. Вы еще относительно молодой, чтобы чувствовать, и достаточно взрослый, чтобы мыслить. Это не комплимент, а констатация факта, я давно не руководствуюсь в принятии решений личными симпатиями. И никому из нас не позволено действовать подобным образом: все во имя общего дела! Вы нужны мне здесь, этого требует от вас Ordnung.
Ширшов так произнес это слово, что на сей раз оно прозвучало без малейшего русского акцента. Стальной блеск в глазах рейхсфюрера говорил о том, что апелляций на его решение подавать не стоило. И Штольц кивнул с уважением – эту уверенную и бескомпромиссную силу стоило уважать.
– Спасибо за доверие, господин Ширшов.
Ему казалось, что на Красной линии он рисковал всем. Нет, только теперь ему есть, чем рискнуть! Не жизнью… А чем-то более важным.
– Да, Штольц, вам оказана честь, и, надеюсь, вы оправдаете столь высокую степень доверия. Именно СС делает Рейх не машиной убийств, а дает необходимый инструмент воздействия, мы не людоеды, нам не нужна одна лишь человеческая плоть, но нужны и чистые души.
– Очистить мир от скверны и построить новое общество?
– Безусловно.
Штольц уже понимал, что рейхсфюрер не любит ни в чем чрезмерности, и несколько успокоился.
Воспоминания отпускали неохотно. Прошло десять лет, а казалось – это было вчера. Теперь он стал своим среди чужих. Настолько своим, что Рейх нуждается в нем, как никогда. Но ни тогда, ни сейчас они не понимали его. Боялись, уважали, нуждались в его неординарных аналитических способностях, но не понимали. И слава Богу, а то бы пристрелили в ту же секунду.
– Черт, как же не вовремя я подкинул информацию про чегеваровцев. Знай я, что у них такой козырь… – штандартенфюрер осекся, поймав себя на том, что размышляет вслух. В комнате аналитического отдела никого не было, но, как известно, и у стен есть уши.
