– Теория очевидно вредная. Пуля в голову тому доказательство.
– Я не настаиваю, чтобы вы приводили приговор в исполнение… если вы, конечно, сами не настаиваете, Георгий Иванович. – Он многозначительно улыбнулся. – Для этого у нас есть специально обученные люди. Вы свою проверку уже давно прошли. Лучше не тратить лишних патронов. Как в прямом, так и переносном смысле. Такова нынешняя экономическая доктрина Четвертого рейха. Но первый ряд партера и мне, и вам обеспечен. Раз уж мы с вами замутили этот спектакль, то обязаны досмотреть его до конца.
***
– Опять ты позже всех? – недовольная смотрительница помывочного пункта все-таки выдала Елизавете кусочек мыла и включила уже перекрытую воду. – Задерживаться из-за тебя придется.
– На работе задержали, – оправдывалась девушка. – У нас всегда допоздна сидят.
Из душевых леек подтекала, медленно набирая напор, мутная рыжая жидкость. Трубы давно требовали замены и не выдерживали круглосуточного напряжения, потому воду перекрывали на ночь – порядок поддерживался везде, куда мог нагрянуть с инспекцией бдительный Ширшов. Елизавета выкрутила до предела горячий кран, потому что остывающий бойлер к ночи уже не давал нужной температуры. По коже и без того бегали мурашки, как от озноба, только причина была не в прохладном кафеле вокруг и не холодноватой воде. Георгий Иванович… Она еще раз мысленно произнесла его имя – вслух побоялась, хотя оставалась в душевой одна, и некому было подслушивать. Самой себе оказалось трудно признаться, что сегодняшняя встреча оставила след, приятные воспоминания тревожили ее вот уже несколько часов, и Елизавета едва дотерпела до того момента, когда сможет спокойно подумать. Спокойно не получалось. Вроде Штольц произносил самые обыкновенные слова, рассказал о каком-то странном человеке и накормил вкусной едой. Так, наверное, поступил бы отец, если бы у Лизы он был… Но несмотря на то что сотрудник аналитического отдела намного старше и по званию, и по возрасту, чувства возникли почему-то совсем не родственные.
Девушка принялась изо всех сил тереть кожу старой и довольно-таки дырявой поролоновой мочалкой, будто это могло помочь заодно избавиться и от мыслей. На что она надеется? Нет, конечно, Елизавета понимала, что нравится мужчинам, и если бы в рейхсканцелярии не соблюдались так строго законы и правила, в том числе и о семейных ценностях, как основы государства, то отбою бы не было от поклонников. Грозная тень протекции Ширшова отпугнула многих, остальных – ее работа на допросах, но оставалось еще немало таких, кого только привлекало ее положение. Этих она боялась сама. Но рядом с Георгием Ивановичем привычный страх пропал, и появился какой-то новый… Страх не совладать с собой, открыть ему душу и не только. Он угадал в ней дар, девушка еще не понимала как, но приняла это за хороший знак. Пусть же он и дальше так угадывает ее мысли, может, и не придется ничего говорить самой? Не придется объясняться. И она снова увидит в его глазах правду: она ему очень интересна и чем-то близка.
Хлопнула дверь, Елизавета вздрогнула и поспешила намылиться, взбив мочалкой густую пену. Девушка вышла из-под струй душа и замерла. Тишина, только плеск ударяющихся крупных капель о пожелтевший кафель. Убедившись, что вокруг тихо и никого нет, снова встала под уже едва теплые струйки воды.
– Ну, скоро там? – раздался голос смотрительницы.
– Уже вытираюсь! Перекрывай.
Жаль, что сейчас нельзя посмотреться в зеркало, интересно, как же она выглядит? И какими глазами посмотрел бы на нее другой человек? Нечего мечтать о несбыточном, надо поскорее одеваться и бежать домой. Напор уменьшился, превратившись в тоненькую струйку, и через несколько секунд окончательно иссяк. Одинокие опоздавшие капли громко плюхнулись на пол, вызвав звонкое эхо в пустом холодном помещении.
Осторожно выглянув в щелку дверного проема, Лиза убедилась, что за ней вроде бы никто не подглядывает. Быстро высунулась из кабинки и схватила висевшее на крючке старое полотенце. В свете тусклых ламп мелькнуло ее бледное тело.
***
Гусев достойно продержался только до блокпоста, в темном туннеле бывший начальник агитационного отдела начал истерить. Цеплялся за конвой и вопил, что он не хочет умирать. Все понимали это и без лишних напоминаний, но оказаться на его месте не желал никто. Рейх строго карает не только за лишнюю болтовню, но и за сочувствие к тем, кто этого не достоин. За любые эмоции, не сообразные с обликом истинного арийца. Несколько снисходительный к рядовым бойцам рейхсфюрер требовал от руководства идеального поведения и неукоснительного исполнения заветов старика Адольфа.
– Я не хочу! За что?! Ну что я такого сказал? Штольц, да чтоб ты сдох, будь ты проклят, стукач поганый. Ведь следующим станешь, долго тоже не продержишься.
– Знаю, Леонид Павлович. Но сегодня ваша очередь, а не моя. – Георгий Иванович посмеивался над пожеланием ему скорейшей смерти, она всегда ходит рядом с разведчиком, но пока резидент успешно обманывал косую старуху и не видел повода кидаться к ней в объятья. – Лучше подумайте, что удостоены чести умереть подобно уважаемому вождю – под землей. Не правда ли, это идеологически выдержано?
– Сволочь! Нет, вы слышите, что он говорит? Издевается над идеалами, высмеивает Самого! – Но конвой от СД был словно глух и слеп, во всем подобен механизмам в человеческой оболочке. Машина по быстрому умерщвлению себе подобных.
– Я не издеваюсь, просто напоминаю, что все смертны, к сожалению.
– Ты тоже!
– И я…
Гусеву помилование не угрожало, Рейх не нуждался в слугах, исполнявших обязанности ненадлежащим образом. Конвоиры знали свое дело лучше, чем Штольц, в определенном месте поставили Гусева на колени, натянули на голову пыльный холщовый мешок и выстроились напротив приговоренного. Один достал из кобуры пистолет и приставил его к голове бывшего партайкамерада. Шпалы в этом месте уже потемнели от крови, стены выщерблены от попаданий пуль, а кое-где бетон раскрошился совсем недавно. Теперь это уже не розыгрыш – оружие и патроны настоящие. И никаких сомнений. Щелкнул предохранитель, не требовалось слов, приговор был зачитан еще на станции. Или рука дрогнула у палача, или приговоренный дернулся в последний момент, но выстрелом в упор снесло часть головы. А прицеливался он в то место, где под тканью выделялся лоб… Если бы не мешок, то брызгами крови и мозгов запачкало бы всех зрителей…
На обратном пути Штольц думал только о том, что все равно переоденется из этой «испачканной» казнью одежды. На душе осталось ощущение, что искупался в чане с дерьмом. По большому счету, судьба Гаусса-Гусева была предрешена, но само обстоятельство, что непосредственно он стал причиной его смерти, – угнетало.
Не давало покоя одно слово, сказанное пьяным Гусевым: «они». Кто те самые загадочные «они», кто же меняет упомянутые носки, то есть фюреров? Или существует какая-то внутренняя договоренность о распределении полномочий и власти? Личный опыт подсказывал Штольцу: такая власть не делится. Она или есть, или нет. Да и Леонид Павлович знает порядки получше Георгия Ивановича… Знал… Нужно тоже узнать их, лишь бы не закончилось так же – в туннеле на коленях и мозги по стенам. Риск есть всегда, пора привыкнуть. Без риска в профессии разведчика нельзя. Но главная сила – это не пистолет и крепкие мускулы, а мозги. Только в довоенных фильмах лихой агент, размахивая суперсовременным оружием, кладет своих врагов налево и направо. В реальной жизни агент, вынужденный применить оружие, стоит на грани провала и рискует после этого, вот как Гусев, оказаться с мешком на голове. Анализ ситуации и связь с центром – настоящее и главное оружие разведчика.
