— Ну если ты так настаиваешь… в "Астории", вроде бы, есть лавка со всякими мелочами, — недовольно пробормотал я.
Какая может быть радость с того, что женщина оказалась права? Да еще в столь щекотливом вопросе? Пристегивающийся воротничок, он же крахмальный ошейник офисного клерка. Одно из самых идиотских изобретений культуры начала века, по удобству его можно поставить сразу за носочными подтяжками. Хорошо хоть чертовы резинки не нужны с толстыми зимними носками; покупать же специально для театра туфли я отказался наотрез — подобного авангардизма не требовал ни образ альпийского скупердяя, ни мой здравый смысл.
Дальше — больше, галантерейных изысков для завершения образа оказалось недостаточно. Под чутким руководством Марты мне пришлось купить и нацепить на себя булавку для галстука и запонки с крупными черными камнями, а также, да будет проклят принцип "noblesse oblige", приобрести совмещенный с рожком для обуви складной крючок, специально для вдевания пуговиц в тесные петельки накладного воротничка. И все это по невероятным, грабительским ленинградским ценам!
… На представление в театр, прячущийся под мерзким сокращением ГАТОБ,
[67] мы едва успели. Свободных мест не было, пёстрая, бедно и буднично одетая толпа плотно заполняла зал, балкон; многочисленные головы торчали над ограждением галерки. Переводчик с гордостью объяснил, что почти все — трудящихся с бесплатными билетами от профсоюзов. Не пустовала и царская, а нынче комиссарская ложа, в ее роскоши вольготно расположился товарищ в фуражке и его жена, а может — любимая секретарша, подчеркнуто строго вздернутая голова в ярко-красной косынке допускала всякое толкование. Остальные ложи заполняли проклятые капиталисты, то есть прилично одетые господа с дамами; высокие перила четко отделяли нас от "народа". Добавить защитный ров, и получилось бы совсем как в зоопарке. К счастью, подготовка к спектаклю не затянулась — прозвенел третий звонок, потух свет, и неприятная ассоциация смазалась: лица, слава Богу, у людей пока одинаковы.
Ни разу в жизни я не был на балете, но полным болваном в данном виде спорта себя не считал — там фрагмент по телевизору, тут статейка в журнале, здесь — видео из вконтактика… Глядишь, хватит поддержать беседу, а то и составить какое-никакое мнение о разворачивающемся на сцене действе.
Однако едва разъехался тяжелый, украшенный неизменным портретом Ленина занавес, меня настиг второй за день культурный шок. Мало того, что предствление оказалось неожиданно красочным и динамичным, так еще и атмосфера в зрительном зале разительно отличалось от той, к которой я привык в кинотеатрах — что Екатеринбурга 21-го века, что Европы начала 20-го. Проработавшие весь день пролетарии, замерев, не отрываясь смотрели на сцену. Какой там попкорн! Не слышалось покашливаний и даже вздохов, лишь когда ожила Копелия, механическая кукла, где-то на галерке радостно засмеялись дети.
По окончании действия зрители вскочили со своих мест, но не устремились к выходу в фойе, к неизменным очередям гардероба, а наоборот, сгрудились в проходах около сцены. Оживленно обсуждая между собой особо удачные моменты, они все как один хотели поближе разглядеть танцоров и похлопать — причем не всем сразу, а каждому в отдельности, по имени и роли.
От удивления я не сдержал эмоций:
— Да эти рабочие разбираются в балете получше меня!
Мне тут же вторил сильный голос из соседней ложи:
— Нигде, кроме России, нельзя увидеть такие яркие массовые спектакли, — тучный господин не стесняясь втолковывал окружающим свое мнение на "настоящем" американском: — У них не так уж много средств, но они способны создавать прекрасные постановки. Поклонение искусству — неотъемлемая часть русского образа жизни! Я бы хотел, чтобы мы хоть немного поучились у Советской России глубоко уважать искусство.
[68]
Ишь ты верхогляд, придумал: "он бы хотел"! Помоги сперва как-нибудь разнюхать смрад давно не мытых тел! В зале хоть противогаз надевай! Не зря эмигранты вколачивают раз за разом: быдло! Быдло! Вот оно самое и есть, дорвалось до искусства нахаляву, тогда как нужно лишний раз постирать подштанники!
Но стоп! С какой радости я так разозлился?! Сидел бы на обеде с "бывшими", удивляться нечему: "хорошо в образ вошел, дворянин-нелегал Обухов". А тут-то с чего? Откуда взялась потребность любой ценой хоть в чем-то, да уязвить, обидеть, очернить — пусть не открыто, но перед собственным, заботливо выпестованным штампом? Случайность ли это? Простая человеческая зависть? А может быть все куда проще? Глупо оправдывать, а вернее обманывать самого себя — непростительная для человека из 21-го века гадость просачивалась день за днем со страниц эмигрантских газет, так незаметно стала нормой. Впору двигать список приемлемых понятий дальше, ближе к крепостному праву и воскресной порке крестьянушек на конюшне. Не забыть про священное право первой ночи, а там и до совместного похода с нацистами рукой подать.
Нет спору, дурной запах — безусловная реальность, данная мне в ощущениях. Но вот этот самый горластый американец, у него обоняние наверняка ничуть не хуже! Фрау Кирхмайер, опять же, сложно упрекнуть неразборчивостью в ароматах, духи она выбирает с уверенностью парфюмера, без оглядки на цены и названия. Однако же они не скупятся на искренние комплименты, в глазах светится только восторг и удовольствие.
Ведь правы, черт возьми! Портовые грузчики к вечеру совсем не розами пахнут. Сам таким был, но то крайний случай. А вот офисные клерки, к которым лучше подходить с наветренной стороны, неприятно удивили меня еще в первые дни свободной жизни в Хельсинки. Живо тогда вспомнил про отсутствие привычных для 21-го века "теплых сортиров", то есть структуры водоснабжения и канализации, отлакированных мощной химией, стиральными машинами и дешевой одеждой. Так что для буржуев странен вовсе не запах, а… сам по себе факт присутствия подобных людей на балете! Более того, в их глазах это не порок, а напротив, огромное достижение Советов.
И кто я после эдакого фейла? Спаситель мира, как же…
Набрал полные ведра дерьма, хорошо хоть расплескать не успел!
… Треснувшая в театре картина мира продолжила рассыпаться каленым стеклом — день ото дня на все более мелкие фракции.
Эрмитаж, до которого мы наконец-то добрались, оказался набит битком, экскурсоводы выбивались из сил с огромными группами старательно приобщающихся к барской культуре рабочих. Ничего похожего на немецкую галерею Кайзера Фридриха,
[69] в которой, как мне показалось, три четверти посетителей — богатые туристы. Но это можно считать за достижение, что в Новом, что Старом музее Берлина с аборигенами еще хуже, в хорошем ассортименте там водятся лишь британские студенты.
